— Нет, нет, — торопливо оговорилась она, — этого я сюда не приводила. Таким лучше не показывать, что у тебя тоже есть кое-что. А отпустил он меня только в пять.
Она встала и пошла подышать к окну.
— Как зовут…
Мегрэ озабоченно прошелся по комнате.
— Как зовут твоего клиента?
— Эженом. На портсигаре у него инициалы: две золотые буквы — «Э» и «Б».
— Сходишь еще раз в «Табак» нынче вечером?
— Раз надо.
— Займись, в первую голову, тем, кого зовут Жозефом, коротышкой, что навел полицию.
— Но он же не обратил на меня внимания.
— Я тебя не об этом прошу. Просто хорошенько запоминай все, что он скажет.
— А теперь, с вашего позволения, мне надо заняться хозяйством, — объявила Фернанда, повязывая голову косынкой.
Они пожали друг другу руки. Спускаясь по лестнице, Мегрэ не подозревал, что сегодня же ночью на Монмартре состоится облава и что главной целью агентов явится «Табак», и Фернанду они увезут в предвариловку.
Зато это знал Кажо.
— Мой долг — указать вам с полдюжины женщин, не соблюдающих установленный порядок, — распинался он в эту минуту перед начальником отдела охраны нравственности.
Первой угодить в полицейский фургон предстояло Фернанде.
Когда в номер постучали, Мегрэ, только что приведший себя в порядок, вытирал бритву. Было девять утра.
Он проснулся еще в восемь, но — что с ним случалось редко — долго лежал в постели, разглядывая косые лучи солнца и прислушиваясь к городским шумам.
— Войдите! — крикнул он, одним глотком допив кофе, стывший на дне чашки.
В номере послышались шаги Филиппа. Потом он заглянул в ванную.
— Доброе утро, малыш!
— Доброе утро, дядя!
Уже по голосу Мегрэ понял: дело плохо. Он застегнул рубашку и повернул голову к племяннику, у которого набрякли веки, а крылья носа опухли, как у заплаканного ребенка.
— Что случилось?
— Меня берут под стражу.
Филипп произнес это таким тоном и с таким видом, с каким мог бы объявить: «Через пять минут меня расстреляют».
Одновременно с этим заявлением он протянул дяде газету, где Мегрэ, продолжая одеваться, прочел:
«Хотя инспектор Филипп Лауэр отрицает свою вину, следователь Гастамбид решил, кажется, взять его под стражу сегодня же утром».
— «Эксельсиор» поместил мою фотографию на первой полосе, — трагически добавил Филипп.
Дядя промолчал — говорить было, собственно, нечего. Со спущенными подтяжками, в шлепанцах, бывший комиссар расхаживал по залитому солнцем номеру, отыскивая трубку, табак и, наконец, спички.
— Заходил утром на службу?
— Нет, я прямо с улицы Дам. Пил кофе с рогаликом на бульваре Батиньоль и прочел газету.
Утро было неповторимое. Воздух свежий, солнце яркое, парижская сутолока напряженная и бурная, как неистовый танец. Мегрэ приоткрыл окно, и комната запульсировала в унисон с набережными, между которыми, слепя глаза, медленно катилась сверкающая Сена.