Амадье подвинчивает гайку еще крепче:
— С этого момента вы передаетесь в руки следователя. При самых благих намерениях мы ничего не можем для вас сделать.
А ведь этот Амадье с его длинным бледным лицом и каштановыми усами, которые он беспрерывно подкручивает, человек не злой. Но у него жена и трое детей, в том числе дочь, а значит, необходимо позаботиться о приданом.
Ему вечно мерещится, что все вокруг в заговоре против него. Он убежден, что каждый зарится на занимаемую им Должность и думает лишь об одном: как бы его подсидеть.
Что касается начальника уголовной полиции, ему осталось два года до предельного возраста, и до тех пор он будет избегать осложнений.
Происшествие представляло собой банальную уголовную историю, то есть не выходило за рамки текучки. Кому же охота рисковать и нарываться на неприятности ради того, чтобы прикрыть оступившегося молодого инспектора, который, к тому же, приходится племянником Мегрэ?
Что Кажо — гадина, знают все. Он и сам этого не скрывает. Не брезгует никакой поживой. И когда продает кого-нибудь полиции, это означает, что человек перестал быть ему полезен.
Вот только гадина он опасная. У него приятели, связи. Особенно ловок он в защите. Конечно, в свой день и час он тоже накроется. С него давно уже не спускают глаз. Проверили даже его алиби. И вообще, следствие ведется честно.
Но кому нужно чрезмерное рвение? И особенно этот Мегрэ с его манией соваться куда не просят!
Бывший комиссар добрался до плохо вымощенного дворика перед судом по делам несовершеннолетних, где ждали совсем уж убого одетые люди. Несмотря на солнечную погоду, здесь было свежо и в тени, между булыжниками, еще поблескивал иней.
— Ох уж этот кретин Филипп! — проворчал Мегрэ, которого начинало мутить при одной мысли о происходящем.
Он отчетливо сознавал, что ходит по кругу, как цирковая лошадь. Дело шло не о том, чтобы додуматься до чего-то гениального: в делах, связанных с полицией, от гениальных мыслей проку мало. Речь также не шла и о том, чтоб найти неожиданный след или не замеченную никем улику.
Все было проще и грубее. Кажо убил или приказал убить Пепито.
Требовалось одно — заставить Кажо наконец признать: «Это правда».
Теперь Мегрэ бродил по набережным неподалеку от плавучей прачечной. Он не имел права вызвать Нотариуса в кабинет и продержать там несколько часов, сто раз повторяя один и тот же вопрос, а при нужде и поприжать так, чтобы сдали нервы.
Не мог он также вызвать официанта из кафе, хозяина «Табака» и прочих, кто каждый вечер играл в белот в ста метрах от «Флории».