— Вы только представьте, господин комиссар, мне не позволяют повидать его и даже не говорят, как он себя чувствует! Чуть не позвали ажана, чтобы он выставил меня за дверь. Ну, а вы что-нибудь о нем знаете?
— Мне только что сообщили, что ему гораздо лучше.
— Есть надежда, что он поправится?
— Весьма вероятно.
— Он очень страдает?
— Вряд ли. Ему, наверно, делают уколы.
— Вчера какие-то в штатском приходили за его вещами. Это ваши люди?
Мегрэ кивнул и, улыбнувшись, добавил:
— Не беспокойтесь, ему все вернут.
— Вы еще не знаете, кто мог это сделать?
— А вы?
— Я?.. Вот уже пятнадцать лет, как я живу на набережной, и за все это время первый раз вижу, чтоб напали на бродягу… Ведь мы безобидные люди. Вы-то это знаете лучше, чем кто другой.
Слово, как видно, понравилось ей, и она повторила:
— Безобидные… У нас никогда не бывает даже драк. Каждый волен поступать, как ему хочется. А если не дорожить свободой, для чего же тогда спать под мостами?..
Присмотревшись, Мегрэ заметил, что глаза у нее покраснели, а лицо приобрело багровый оттенок, которого не было накануне.
— Вы сегодня пили?
— Чтоб заморить червяка.
— А что говорят ваши товарищи?
— Ничего не говорят… Когда насмотришься всякого, неохота судачить.
Видя, что Мегрэ направляется к лестнице, Леа спросила:
— Можно мне подождать вас, чтоб узнать новости?
— Я, возможно, задержусь.
— Не страшно. Не все ли равно, где болтаться?
К толстухе возвратилось хорошее настроение. На лице промелькнула по-детски наивная улыбка.
— А сигареты у вас не найдется?
Мегрэ показал на трубку.
— Тогда щепотку табаку… Если нечего курить, я жую табак.
Мегрэ поднялся в лифте вместе с больным, лежащим на носилках, и двумя сестрами. На четвертом этаже он столкнулся со старшей сестрой, как раз выходившей из палаты.
— Вы же знаете, где лежит Келлер… Я скоро приду: вызывают в операционную… Как и накануне, больные уставились на Мегрэ. Очевидно, его узнали. Держа шляпу в руке, комиссар направился к койке доктора Келлера и увидел наконец его лицо, кое-где заклеенное пластырем.
Вчера Келлера побрили, и теперь он мало походил на свою фотографию. Лицо — землистое, с заострившимися чертами. Губы — тонкие, бледные. Мегрэ невольно вздрогнул, внезапно встретившись со взглядом больного.
Вне всякого сомнения, Тубиб смотрел именно на него, и это был взгляд человека, находящегося в полном сознании.
Мегрэ чувствовал: необходимо что-то сказать, а что сказать — он не знал. Возле кровати стоял стул, и он опустился на него.
— Вам лучше? — наконец спросил он, понизив голос. Мегрэ был уверен, что слова эти вовсе не потонули в тумане, что они были восприняты и поняты. Но глаза, по-прежнему устремленные на Мегрэ, выражали полное безразличие.