Наконец, возможен случай взаимодействия двух старых литератур. Их обмен обычно не бывает широким и многосторонним. Старая литература как бы сопротивляется чужому воздействию, стремясь сохранить свою индивидуальность. Влияние на нее другой литературы, тоже старой, тоже с древними традициями, обычно не затрагивает ее системы. Заимствованные жанры не занимают место автохтонных жанров, оставаясь на периферии. У взаимодействия двух больших старых литератур в условиях Средневековья есть еще одна важная черта: их обмен часто бывает односторонним. Так, если буддийская литература Индии оказала некоторое воздействие на культуру средневекового Китая, то фактов обратного влияния не обнаружено. Это и понятно: влияла-то не вся индийская культура, а лишь буддийская при распространении в Китае этой религии, но ни конфуцианство, ни даосизм распространения в Индии не получили.
Из этого можно заключить, что старая литература, обладающая давними, устойчивыми традициями и сложившейся, устоявшейся системой, оказывается менее проницаемой для посторонних воздействий, чем литература молодая, находящаяся в процессе становления, чья система еще только складывается, а потому динамична и открыта влияниям и воздействиям. Таким образом, в эпоху Средних веков активными участниками литературных взаимодействий были прежде всего литературы молодых народностей.
Исключение составляет здесь литература Ирана. Она ведет себя с точки зрения общих закономерностей совершенно «неправильно». Но в Иране в результате арабского завоевания произошел столь значительный разрыв с прошлым, что после VII в. иранская литература как бы начинается «сначала», хотя, конечно, какие-то традиции Древности — в весьма трансформированном виде — все-таки сохранились. Видимо, арабский напор был столь силен (ведь в ходе завоевания быстро пришли в упадок сирийская и коптская литературы), что для того, чтобы выжить, иранская литература должна была проявить немало гибкости.
Эти литературные связи, контакты и обмены еще раз подтверждают, что средневековый человек при всей его корпоративной и местной ограниченности не был, однако, замкнут в своем маленьком узком мирке. Даже напротив, он проявлял повышенный интерес ко всему неизвестному, загадочному, далекому. Отсюда огромная популярность в среде средневекового читателя описаний путешествий в дальние страны, всевозможных путевых дневников, записок о посольствах и т. п. (Фа Сянь, И Цзин, Сюань Цзан, Хун Чао, Косьма Индикоплов, Жан Мандевиль, Ибн Баттута и др.). Подобные произведения не только занимали заметное место среди функциональных и деловых жанров литературы, но и способствовали расширению литературных взаимообменов. Исключительно большой интерес вызывала Индия. Вообще в эпоху Средних веков Индии принадлежала особая роль в литературных связях Востока и Запада. Уже давно подмечено, что многие сюжеты индийской (санскритской) литературы, главным образом повествовательной прозы, были хорошо известны персидским, сирийским, арабским, еврейским, греческим, русским, западноевропейским читателям; не меньшей популярностью пользовались эти сюжеты и в Китае, Корее, Японии, в ряде стран Юго-Восточной и Центральной Азии. Тем самым индийская литература выполняла роль посредника между другими литературами, далеко отстоящими друг от друга: она связывала их между собой, с одной стороны, щедро питала их своими сюжетами и жанрами, с другой.