Если в литературе рыцарства перед нами были характеры и поступки, заведомо выходившие за рамки обыденного, — чрезмерная храбрость, всепоглощающая любовь, чрезвычайные опасности и приключения, то в фаблио тоже немало преувеличенного. Но здесь это чрезмерная жадность, непроходимая тупость, неслыханные сластолюбие, трусость, бахвальство, нечистоплотность, садизм.
Любовные делишки героев описываются в фаблио особенно охотно. Среди участников этих любовных похождений, о которых рассказано увлекательно, откровенно, подчас даже грубо, едва ли не на первом месте — всевозможные служители церкви. Они рады приволокнуться за доверчивыми хорошенькими горожанками и наставить рога их незадачливым мужьям. И хотя такие шалости далеко не всегда сходят с рук всем этим кюре, капелланам, клирикам, монахам (например, фаблио «Поп в ларе из-под сала»), нередко мораль подобной веселой повестушки констатирует находчивость и сластолюбие распутных женщин, как, например, в фаблио «О том, как виллан возомнил себя мертвым»:
Но говорю вам в заключенье,
Что верить женщине столь слепо —
И безрассудно и нелепо.
(Перевод С. Вышеславцевой)
Во французских фаблио лишь иногда звучала нотка осуждения женщин, этого «сосуда порока», которая будет доминировать во многих памятниках литературы города на исходе Средневековья. Наоборот, в ряде фаблио — и они составляют весьма заметный пласт — отстаиваются права истинной любви, любви вопреки сословным и религиозным взглядам.
В «Лэ об Аристотеле» Анри д’Андели (несмотря на название, всей своей стилистикой это произведение примыкает к жанру фаблио), рассказав о том, как возлюбленная Александра Македонского нехитрыми приемами сумела увлечь сурового философа и тем самым доказать ему неодолимую силу любовного чувства, заключает:
Тот, в ком рассудка есть частица,
Пускай надеждою не льстится
Сердца влюбленных укротить
И от любви нас отвратить.
Ссылаясь на ее напасти.
Нет над любовью нашей власти, —
Разлука с милой лишь измучит,
И все ж любовь свое получит!
(Перевод В. Дынник)
Отстаивая права любви, авторы фаблио четко проводили грань между подлинным чувством, заставляющим влюбленного идти на риск, оказываться в смешном положении, вызывать издевки и хулу, и низменным сластолюбием. Если подлинные любовники вызывают у авторов одобрение, хотя они и идут на мошенничество, обман, всякие уловки, то похотливые блудодеи решительно осуждаются. В этом отношении уместно сопоставить два таких произведения, как «О сером в яблоках коне» Гугона Леруа из Камбре (он был, между прочим, также автором ряда дидактических сочинений и парафразов молитв) и фаблио «Кошель ума» некоего Жана из Обепьера.