И тогда я решился:
— Мне нужна помощь, Александр. Ваша помощь.
— Я слушаю.
— У меня есть возможности, но я действительно мало, что понимаю в вашем мире. Мне кажется, я могу помочь, могу сделать что-то полезное, но ситуация с каждой попыткой только ухудшается. Мегасоц пытался отправить на дно «Аркадию» по-тихому: подводная лодка, торпеда… никто бы не заметил. Но я не позволил. Тогда они сбросили бомбу. И снова я вмешался. Теперь к месту падения бомбы спешат корабли Запада. Не на помощь «Аркадии», нет! Они спешат к бомбе. Потому что если первой там окажется подлодка Мегасоца, то Запад потеряет аргумент в давлении на Мегасоц…
— А если первыми найдут бомбу субмарины амеров, — подхватил Никаноров, — то Мегасоц из миролюбивого первого государства рабочих и крестьян превратится в дьявола. Но ведь бомбы там уже нет?
Он выразительно сделал вид, что выглядывает в коридор, где бледным холмом возвышался парашют.
— Нет, — вздохнул я. — Бомбы там нет.
— Тогда в чём проблема?
— В том, что обе стороны об этом не знают. Мегасоц хочет искать бомбу, и Запад хочет искать бомбу. В течение трёх часов здесь, в Северном море, сойдутся два флота, у которых взаимно исключающие приказы. И когда они начнут стрелять, местный инцидент неуправляемо перерастёт в неконтролируемую эскалацию.
— А тут и вы! — Александр даже хлопнул в ладоши. — Со своими потрясающими возможностями.
Пришла моя очередь кивать в сторону парашюта:
— Боюсь, это предел моих возможностей, Александр. Когда обе стороны обменяются запуском десятка ракет, я ничего не смогу сделать. Мне, чтобы с одной бомбой справиться, пришлось, знаете ли, умереть…
— Интересно, — без тени сочувствия сказал он.
Я разозлился.
— Ещё более интересным мне кажется факт, что нам с вами бленкер отмерил одинаковый период жизни. Девятьсот шестьдесят два миллиона секунд. Через тридцать лет мы с вами умрём в один день, Александр, — я с удовольствием наблюдал, как у него вытягивается лицо. — Возможно, в одну секунду. Не исключено, что это будет бомба на двоих…
На маяке я оказался в 16.30. Постепенно вырабатывалась привычка отслеживать реальные часы и минуты, потому что они всё меньше соответствовали моему биологическому времени.
Было тревожно и дико наблюдать за людьми, с которыми случилось короткое знакомство две недели назад. Ну, да: в общей сложности мы провели вместе чуть больше часа. Потом сбросили бомбу, и я две недели отлёживался в камне. Но для них эти события произошли полчаса назад. Ровно столько я провёл у Никанорова. А теперь меня хотели напоить чаем. И я не мог отказаться.