Летим дальше. Молчим, не разговариваем, думаем каждый о своем. Перебираем в памяти прошедшее. О будущем мы не мечтаем. Не положено. Рано. Война еще не кончилась.
Томительно, очень томительно ползут минуты последнего часа. Наконец штурман завозился в своей кабине. Сейчас он включит переговорное устройство, прокашляется и скажет: «До цели осталось тридцать минут. Приготовиться к пряникам!» Пряники — это разрывы зенитных снарядов.
Потом, когда даже в темноте уже будет видна распластанная громада города, Евсеев начнет пыхтеть, стонать и, наконец, признается, что у него… «нет спасу», как болит живот. Так бывало с ним уже два раза при полетах на Берлин.
Наш полковой доктор говорит, что это психологический эффект и что ему подвержены многие. Тогда я приказал технику класть штурману перед полетом оцинкованную коробку из-под патронов. С крышкой.
Щелкнуло в наушниках. Евсеев прокашлялся и сказал:
— До цели осталось тридцать минут. Приготовиться к пряникам!
— Ладно, слышал, старо. Ты вот лучше о себе скажи.
— Н-не знаю… Пока не болит.
Я поставил машину в набор высоты. Вглядываюсь вперед. Сегодня над целью необычная тишина. Ни прожекторов, ни разрывов снарядов. Оно и понятно: самолеты еще не пришли, и мы будем первыми. И наш доклад Верховному Главнокомандующему будет первым. Радист нажмет на ключ, подаст в эфир позывные нашего экипажа: «Москва, Кремль… Задание выполнено!»
Уже ощущается близость большого города. Если приглядеться, можно различить переплетение шоссейных и железных дорог, каменные глыбы городишек. Дороги все гуще, гуще, и городишки все чаще, чаще. И вот он, Берлин! От непривычной тишины становится как-то не по себе. Почему не стреляют?
— О-ох! — стонет штурман и торопливо снимает парашют.
— Ты что?! — кричу я. — Цель почти под нами!..
— О-ох, не могу, нет никакого терпения…
Ну что ты с ним поделаешь! Открываю обе форточки и, ловя лицом холодные струи забортного воздуха, замираю:
— Ладно уж!
Мы над окраиной города. Не стреляют. Тихо, темно.
— Бросаю! — кричит штурман.
Я вздрагиваю от неожиданности.
— Что бросаешь?! Люки-то не открыты!
— Сюрприз!.. Обвязал проволокой.
— Тьфу ты, черт тебя подери!..
В наушниках смех стрелка и радиста.
— Товарищ командир, готовлю листовки!
— Правильно, Китнюк, молодец!
Потянуло сквозняком. Штурман открыл бомболюки.
Под нами мелькает округлая тень. Что это? Ах да, я таты воздушного заграждения!
Город как паук в паучьей сети. Притаился, замер. Мы почти над самым центром. Не стреляют. Наверное, принимают за своих. Штурман нажимает на кнопку.
— Залп!
В тот же миг мне в лицо брызжет ослепительным светом. Я прячусь за борт, тщетно — мы в лучах прожекторов. Слепит глаза. Я едва различаю приборы. Рядом лопается снаряд. Другой, третий! И вот уже вокруг нас беснуется огонь.