Но разве не его это ремесло — расшевелить людей, заставить их все выложить начистоту?
— Поразвлекся там?
— Где?
— В Бордо.
— Да там дождь лил как из ведра.
О Фонтэне он не стал упоминать. У него едва хватило времени лишь мельком вспомнить о том, что там происходило в течение всех тех трех дней, пока он добивался чистосердечных признаний от всех этих молодых болванов, которые считали себя умнее всех.
Затем, изымая как-то свою почту, он наткнулся на конверт со штемпелем Фонтэне-ле-Конт. К тому времени он из газет уже в основном знал, чем закончилось это дело.
Но теперь Шабо своим четким, ужатым, немного угловатым почерком, который вполне мог бы сойти за женский, снабдил его подробностями.
«В какой-то момент, вскоре после твоего ухода из дома на улице Рабле, хозяин особняка пробрался в домашний винный погребок, и Арсен видел, как он оттуда вернулся с бутылкой коньяка „Наполеон“, который в семье Курсонов бережно хранили на протяжении жизни двух поколений».
На этом месте Мегрэ не смог удержаться от улыбки.
Ради последней своей выпивки Юбер Верну не довольствовался каким-то там банальным крепким напитком!
Он выбрал то, что считалось в доме самым редким, бутылку весьма почтенного возраста, которую хранили, рассматривая ее в известной степени как залог и символ древнего дворянского рода.
«Когда дворецкий явился к нему, известив, что ужин подан, у Юбера глаза уже налились кровью, а взгляд блуждал с предмета на предмет. Величественным театральным жестом он распорядился оставить его в покое, воскликнув:
— Пусть эти стервочки откушают без меня!
Они и сели за стол без него. Но примерно через десять минут из его апартаментов стал доноситься глухой шум. Послали Арсена выяснить, в чем дело, но дверь оказалась закрытой на ключ, а Верну у себя в комнате бесновался, ломая все, что попадало под руку, и вопя дикие непристойности.
Как только это довели до сведения его свояченицы, она немедленно предложила:
— Через окно…
Никто из родственников не шелохнулся, все остались в столовой на своих местах, только Арсен вышел во двор.
Окно было приоткрыто. Слуга раздвинул шторы. Верну его увидел. Но он уже держал в руках бритву.
Юбер снова воскликнул, чтобы его не беспокоили, что ему все до чертиков надоело, и, как рассказал Арсен, продолжал сыпать такими похабными словами, которых никогда не приходилось слышать из его уст.
Дворецкий стал звать на помощь, поскольку не осмеливался сунуться в комнату, а его хозяин тем временем принялся вскрывать себе вены на запястье. Брызнула кровь.
Верну с ужасом взглянул на этот фонтан и сразу сник, уже ничему более не противясь. Спустя несколько мгновений он обмяк и рухнул без сознания на ковер.