А я не пугаюсь.
Я получил эту девушку, Лейлани, которую встретил в баре той ночью, оседлавшую Морти сейчас, так что завтра мне, возможно, придется отмачивать его в ванне со льдом. По какой-то странной причине я не могу выкинуть поцелуй с Харлоу из головы. То, как она схватила меня за шею и прижалась своими губами к моим.
И это пугает меня даже больше, чем взгляд в глазах Харлоу.
Я не боюсь. Я ничего не чувствую. Моя мать – наркоманка, я практически вырос на улице. Мой отец ушел, когда мне было два, я никогда не знал его. Знал только тех мужиков, которые появлялись и исчезали из жизни моей матери. Каждого их них я должен был называть «дядя». Дядя, черт побери. Но последней каплей стало то, что когда мне было десять, один из них сказал, что моя мать отказывается сосать его член, а потому мне придется занять ее место. Я пригрозил ему ножом для мяса, поднял его сумку над туалетом, угрожая смыть ее и перерезать ему горло, если он даже попытается дотронуться до меня. Больше никогда не видел этого урода.
Конечно же, моя мамаша-наркоманка обвинила меня в том, что я разрушил ее жизнь, когда он ушел. Единственное, что ее когда-либо заботило – это наркотики. Она не любила ни меня, ни брата. Она никогда не проявляла ни сочувствия, ни заботы. По большому счету, мы росли сами по себе. Родители моей золовки Беллы брали нас на выходных, чтобы накормить, и часто навещали. Они были нашими соседями и присматривали за нами. Я всегда хотел, чтобы мы могли жить с ними. Не то чтобы мы часто видели мать. В течение дня она спала без задних ног, а ночи проводила на улицах, продавая себя или стараясь изо всех сил с кем-нибудь перепихнуться.
Мы жили в грязи, чувствовали себя грязью, именно ею мы и были.
Грязью.
Чувствам не место в моем доме. Я чувствую то, что хочу чувствовать физически, а не мысленно. Как будто чувствую, что киска этой девушки поднимается и опускается на мой член, и мне хорошо, не поймите меня неправильно, но это так. Мне не хочется целовать ее, касаться ее кожи, ощущать ее губы. Я просто хочу подняться и указать ей на дверь.
Я не показываю эмоций. Не показываю эмоций, но по какой-то причине я нарушил это правило сегодня вечером. Это была смесь эмоций. Взгляд Харлоу, то, как она была напряжена, как смотрела на меня, как она... Поцеловала меня. Я не был готов к этому.
Я не готов к чему-либо, что связано с Харлоу, но на один момент... на один дурацкий момент, из-за которого меня передернуло, она позволила ему называть себя «деткой» и даже глазом не моргнула, когда он это сделал. Не было чего-то вроде «не называй меня малышкой», она просто позволила ему сказать это. Слово, которое она ненавидит, нет, позвольте мне перефразировать это... которое она чертовски презирает. Я машинально называю ее так почти каждый день, и каждый день она поправляет меня своим учительским тоном, будто отчитывает ребенка. Но не с этим кретином, будто он произносил другое слово. Когда же это говорю я, ее глаза мечут молнии. Серьезно. Такое впечатление, что это слово – яд. Я не понимаю этого. Я не понимаю ее.