До закрытия оставался еще час, а то и больше. И все из-за этих шведов, которые ни за что не хотят убраться на свой пароход.
Одна за другой проезжали машины. В них сидели дамы, украшенные цветами и фальшивыми драгоценностями в волосах. Они возвращались из морского порта.
Это были жены официальных лиц — посланников и дипломатов, остальные обычно танцевали до утра.
Народу в сосисочной было немного: несколько таксистов, завсегдатаев заведения, и молодые дельцы из города. У них не хватало денег на ресторан, и они старались развлекаться, несмотря ни на что.
— Закрываем! — объявил наконец Дюпюш подручным.
Они заперли сосисочную и закрыли окна ставнями.
Когда Дюпюш поворачивал в замке ключ, рядом появилась тень. Вероника стояла возле него, обеими руками вцепившись в сумочку.
— Ты зачем пришла?
Она не ответила. Она просто пошла за ним следом.
Быть может, знала, что злиться Дюпюш будет недолго.
— Ты говоришь, он не тронул тебя?
— Кто?
— Швед.
— Нет. Они только смотрели.
— И все?
— Все. Ты очень злой, Пюш…
Еще бы! Они перешли через железную дорогу и вступили в молчаливую жаркую тьму негритянского квартала.
— Зачем ты это сделала?
— Так ведь двадцать долларов! За десять я не соглашалась… — Она умоляюще вцепилась в его руку. — Пюш!..
На своих высоких каблучках Вероника с трудом ковыляла по неровной дороге.
— Такие пустяки, Пюш!
Вдалеке слышался шум машин, направляющихся в порт. Это отвозили шведов, завтра они поплывут на Таити, и таксисты будут там вечером подбирать для них незанятых девчонок.
— Нет, надо нам в Колон переезжать.
— Заткнись! — грубо оборвал он.
Дюпюш на цыпочках пересек мастерскую Бонавантюра, который его презирал.
— Спокойной ночи, Пюш.
— Спокойной ночи.
Он поднялся к себе и вскоре услышал, как Вероника устраивается спать на веранде подле своих храпящих родителей.
Можно поспорить, что Жермена еще танцует. Она будет танцевать до последней минуты, пока музыканты не уберут инструменты и не погасят половину люстр, что послужит сигналом к разъезду.
И, конечно, этот идиот Кристиан утопает в блаженстве!
Иногда казалось, что Коломбани подстраивает это нарочно. Когда бы Дюпюш ни проходил мимо Соборной площади, он через окно отеля обязательно видел Кристиана, облокотившегося о кассу. Того самого Кристиана, который утверждал, что ему плевать на дела отеля.
Каждое утро Кристиан появлялся в новом костюме, а иногда переодевался и в течение дня. От него пахло парикмахерской еще сильнее, чем обычно. Он мог часами стоять около Жермены и рассказывать ей смешные истории.
Если Дюпюш входил, Кристиан касался его руки кончиками пальцев и небрежно справлялся: