Прошло несколько секунд, на протяжении которых Михаэль смотрел на меня затуманенным от ярости взглядом…
А потом этот безумный огонь погас, уступив место холодному расчету и змеиному обаянию.
– О чем вы, Литиция? – слегка безумно проговорил он, поправляя немного растрепавшиеся волосы. – Вы меня просто не так поняли. Что вы, у меня даже в мыслях ничего подобного не было! Искренне прошу простить за это маленькое недоразумение. Надеюсь, мы все же найдем общий язык и останемся друзьями!
Я не стала ничего на это отвечать. Лишь продолжила смотреть в его глаза с холодным гневом, пока Михаэль, улыбнувшись на прощанье, не развернулся, чтобы скрыться за ближайшим поворотом коридора.
Еще несколько секунд я неподвижно стояла на месте. А после, тяжело дыша, прислонилась к стене и запрокинула голову. Лишь запоздало поняла, что руки дрожат.
– Ты бы вернулась в бальный зал, там уже началась церемония отсева, – неожиданно услышала я голос Парцифаля в метре от меня. – И как ты наверное догадываешься, Катерина была первой, кто получил голубую розу.
– Ясно. Сейчас вернусь, – отрешенно проговорила я, не глядя на фамильяра. И продолжила молча стоять на месте. А он не уходил.
Надо же. Как он вовремя «случайно» оказался здесь. Как раз когда я – если б не была алхимиком и не распознала подмешанного в вино препарата – уже должна была бы стонать, отдаваясь Михаэлю прямо в коридоре.
Ну да, конечно, ведь фамильяры же способны ощущать, когда в еду и напитки добавили какую-нибудь дрянь.
– Скажи, Парцифаль, – все так же отрешенно выдохнула я. – Это ведь ты тогда подложил Жанну под Ника, верно?
– Я думал, что так будет лучше, – тяжко вздохнул кот, тоже не глядя на меня. – Обычно мужчины поступают так, и им это помогает. Тем более Гвен была той еще дрянью, которую вообще не стоило любить, даже капельку, даже на долю секунды. И уж тем более не стоило страдать по ней дольше пяти секунд. Мне казалось, он проведет бурную ночь с красоткой, которая и сама давно не против, вспомнит, что та дрянь не единственная женщина в мире, и придет в себя. У меня даже мысли тогда не было…
– Что он не такой? – закончила я с нервной ухмылкой. – И протрезвев, не скажет спасибо за то, что ему организовали фактически изнасилование, подсунув похотливую стерву, вскочившую на него, когда он был не способен отвечать за свои действия?
– Я уже сам миллион раз пожалел о том, что сделал, – мрачно проговорил Парцифаль. – Он тогда был сломан, а это его добило, я знаю. И сейчас все, что могу, это защищать его, чтобы Нику больше не пришлось пройти через подобное.