– Молодец, – похвалил Алексей. – Все правильно. Давай зачетку…
На лицо Лизы вдруг легла тень.
– Скажи, а ты сохранил мое письмо? – дрогнувшим голосом спросила она. – То, которое…
Алексей прекрасно понял, о каком именно письме идет речь. О том самом, которое написала ему Елизавета Олеговна Косаровицкая. Других писем дочь ему не писала. Письмо он хранил в дерматиновой, тисненной «под крокодила» папке вместе с документами, но сейчас был как раз тот самый момент, когда надо было соврать. Для блага и во спасение.
– Я его сжег, – глядя в глаза дочери, сказал Алексей. – Прочитал и сжег.
Мысленно пообещал себе, что именно так и поступит, как только доберется до папки. Сожжет и пепел по ветру развеет.
– Ты… сильно расстроился? – голос Лизы задрожал еще сильнее, а на глазах выступили слезы.
– Как тебе сказать… – замялся Алексей, подыскивая наиболее уместные слова. – Скажу так – от радости я тогда не прыгал. Но это было тогда. Было и прошло. Сейчас я настолько счастлив, что все прошлое не имеет значения…
Хотелось еще добавить: «К тому же это письмо написала мне Елизавета Олеговна Косаровицкая, а я с таким человеком не знаком», – но Алексей побоялся, что его шутка (чисто шутка и ничего кроме шутки) может быть воспринята как упрек, и воздержался.
– А я-то как счастлива! – подхватила Инна, выводя беседу в нужное русло. – Так счастлива, что за инструмент садиться нельзя! Так нас учил профессор Овечкин – не играть в большой радости и в большом горе, считал, что избыток эмоций вредит исполнителю…
– Но, наверно, все шедевры как раз создаются на пике эмоций! – сказала Лиза и улыбкой поблагодарила мать за помощь.
– Свою музыку можно сочинять в любом состоянии и в любом месте, хоть в бане. А вот исполнителю мешают как недостаток, так и избыток эмоций…
Алексей подумал о том, что избыток положительных эмоций никому мешать не может. Сам он чувствовал себя не просто счастливым, а бесконечно, безгранично счастливым.
Счастлив тот, у кого есть все. Счастлив тот, кому нечего больше желать.
Чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам.