"Зур рахмат, — говорю, — большое спасибо за такое известие, абый. Но, а почему меня вообще нужно сажать?" — "Ты же студент. А студенты ничего больше не делают, только анекдоты про Никитку рассказывают. Все это знают. Но теперь можно". — "Ты, дядя Габсамат, кончай мне башку крутить, пожалуйста. А то я нервничать буду. Рассказать что-то хочешь?" — "Ага, по радио последние известия сказали — Никита на пенсию ушел. Теперь опять мясо-молоко дешевое будет". Интересно, что это умозаключение моего сменщика предварило фольклор, появившийся невдолге известный стих: "Товарищ, верь! Придет она, На водку прежняя цена. И на закуску будет скидка — Ушел на пенсию Никитка!"
"Ну ладно, абый, разберемся. Скажут, если снижение цен будет, не скроют. Пошли в операторную, журнал передачи подписывать, а мне уж ехать пора". По правде говоря, меня эта тема, о ценах, тогда мало волновала. Кормился я дома у мамы и еще по талонам спецпитания за вредность в заводской столовой. Разве, действительно, на напитки. Но тут снижение вышло, хотя и ненадолго, только уже при Андропове, когда появилась "Андроповка" за, если память не подводит, четыре шейсяд. Вот этой новинкой плюс отловом трудящихся по баням и кинотеатрам да сбитым корейским рейсовым авиалайнером только и помнится это недолгое царствование. Впрочем, и оно, по обыкновению, вселило "надежды славы и добра" в наиболее энтузиастическую часть населения. Но без этого, без прилива надежд в начале правления, из всех советских начальников сумел обойтись только К.У.Черненко, с первого взгляда выглядевший совершенно безнадежным случаем для всех жителей шестой части света от заядлых диссидентов и до своего собственного Второго Секретаря.
К этому нужно бы добавить краткую формулу, в которую мой приятель из Ханты-Мансийска Игорь уложил все российские экономические превращения последнего двадцатилетия. На мой вопрос: "Ну, и что, как ты считаешь, изменилось за эти годы?" — он сразу же ответил: "Водка стала дешевле, хлеб — дороже, остальное по мелочам". Во всяком случае, Ломоносову-Лавуазье это не противоречит.
Ну, а в то утро я простился со сменщиком и пошагал к проходной. У нас как раз остановка трамвая и от нее под гору проходная "Синтезспирта", а в гору Новоуфимского нефтеперерабатывающего завода. И трамваи номер Двенадцатый и Шестой прямо идут почти до моего дома в Соцгороде. Завод раскидистый, как все подобные — потому, что по отечественным нормам очень большие противопожарные разрывы между установками. Так что в механическом и приборном цехах есть дежурные велосипеды, на которых слесари ездят по вызовам. А наш цех изопропилбензола вообще на другом конце завода и мне до проходной идти минут двадцать. Иду, размышляю в меру своего девятнадцатилетнего разумения над новостями и будущими предполагаемыми изменениями и вижу: идут два труженика из ремонтной службы и несут с видом тяжелогруженных людей на плечах метра два дюймовой трубы. "Нет, — думаю, — ничего не изменилось". Со временем стало казаться, что и не может измениться. Собственно, и сейчас кажется.