- Итак, - начал Мегрэ, беспрерывно делая короткие затяжки, несмотря на присутствие двух дам, - вы, Бонвуазен, и мадам Ирвич сели в поезд в Варшаве. А кто сел в Берлине?
- Сначала эта госпожа... - заявил Бонвуазен, указывая на Лену Лейнбах.
- Где ваша кладь, мадам?
Она указала на полку, расположенную над мертвецом, где лежали три роскошных чемодана крокодиловой кожи в бежевых чехлах.
- Значит, вы положили ваш багаж сюда, а сами уселись в противоположном углу. По диагонали...
- Покойный... то есть, я хочу сказать, этот господин... вошел следом... - продолжал Бонвуазен, которому безумно хотелось поговорить.
- Без багажа?
- Он нес с собою только плед...
Мегрэ вышел посовещаться с племянником. Они вновь просмотрели содержимое бумажника убитого, где нашли багажную квитанцию. Вещи уже прибыли в Париж, и Мегрэ позвонил, чтобы чемоданы срочно открыли.
- Хорошо! Теперь... - он указал на Хауке, - этот господин?
- Он сел в Кельне...
- Это верно, господин Хауке?
- Точнее, в Кельне я перешел в другое купе... Раньше я ехал в купе для некурящих...
Доктор Гельхорн тоже сел в Кельне, где он жил. Пока Мегрэ, сунув руки в карманы, задавал вопросы, что-то бормотал себе под нос, внимательно всматривался в каждого, Поль Виншон, как хороший секретарь, на ходу делал записи. Вот что можно было в этих заметках прочесть:
"Бонвуазен: До немецкой границы казалось, что только мы с мадам Ирвич знакомы между собой... после таможни мы все кое-как устроились, чтобы вздремнуть, и притушили лампу... В Льеже я увидел, что дама, сидящая напротив меня (Лена Лейнбах), хочет выйти в коридор. Господин, сидевший в другом углу (Отто Браун), тут же встал и спросил у нее по-немецки, куда это она собралась.
- Я на минутку, подышать воздухом, - ответила женщина.
И я совершенно уверен, что он сказал ей:
- Садись на место!"
Дальше Бонвуазен рассказывал:
"В Намюре она снова хотела выйти, но Отто Браун, который, казалось, спал, пошевелился, и она осталась.
В Шарлеруа они снова разговаривали, но я уже засыпал и помню смутно..."
Значит, в Шарлеруа Отто Браун был еще жив! Был ли он еще жив в Эркелене? Этого никто не мог знать.
Таможенник лишь приоткрыл дверь и, увидев, что все спят, удалился.
Значит, именно между Шарлеруа и Жемоном, то есть в течение часа или полутора часов, кто-то из пассажиров должен был подняться, приблизиться к Отто Брауну и вонзить ему в сердце булавку.
Только Бонвуазену не было нужды подниматься. Стоило ему немного наклониться вправо - и он коснулся бы немца. У Хауке, сидевшего напротив, тоже была выгодная позиция, затем шел доктор Гельхорн и, наконец, обе женщины.