Полине хотелось плакать, кричать, выплеснуть все, что накипело в душе. Но она понимала: кому это нужно, кому интересно? И разве за этим она приехала в солнечный город Киреевск, к своей школьной подруге Вере, которая вдруг засуетилась, засобиралась — оказывается, ей надо быстренько сбегать в детсад, забрать сына и переправить его к бабушке. Ах, плутовка эдакая!
У Мирона-мурены в глазах забегали довольные зайчики. А Вера, видя, что подруга расстроена, успокаивала:
— Это займет около часа. Я мигом. Не скучайте. — И она, радостно-приподнятая, включила магнитофон.
«Иди, милая, иди, — думала Полина. — Все равно нехорошо. И голова кружится. И все плывет, вот-вот перевернется. И в глазах все время мельтешит то Андрей, то Ольга-предательница. И клацают челюсти Мирона-мурены, вот-вот сомкнутся. И пусть смыкаются. Ведь Андрей и Ольга — это подлость и предательство. Ну, Мирон-мурена, считай, что тебе повезло. Он, видимо, не дурак. И по-своему обаятелен. Как у Чернышевского: лягушка тоже в своем роде прекрасна. Мирон, конечно, не лягушка. Он, возможно, хороший человек. И даже наверняка это так. К тому же люди типа Мирона-мурены всегда тактичны, всегда терпеливы. Этим и берут. Мирон не торопит события. Все видит своими мутными глазами и понимает, что не страстное влечение гонит меня в его объятия. Андрей и Ольга. Подлые предатели. А вот возьму и выйду замуж за этого Мирона. Всем назло. Чем не муж? Он вон какой крепкий, обкатанный, словно голыш. За таким жить действительно как за каменной стеной. На руках носить будет. И возраст лучше не придумаешь. Всего на семь лет старше. И работа у человека приличная. И квартира двухкомнатная. Да еще мать живет в однокомнатной. Проблемы с жильем — никакой. Вот тебе и Мирон-мурена. Хватка у него, по всему чувствуется, железная. Жаль вот только, челюсть… Ну и пусть! Ко всему можно привыкнуть. Люди-то привыкают. Привыкну и я. „Противоположности не противоречат, а дополняют друг друга“. Ольга и Андрей тоже дополняют друг друга. И кто бы мог подумать, что самые близкие тебе люди… Хотя в жизни, чего там думать, сколько угодно таких примеров, когда родные, близкие, любящие и любимые, предают, как говорится, ни за понюшку табаку. Однако надо что-то делать. А зачем мне инициативу проявлять? Пусть Мирон-мурена сам решает. Как он решит — так все и будет. Все в его руках. Ну, Мирон, действуй. Ты что думаешь, я железная?»
Мирон все больше смелел. Любезно угощал. Потом, когда выпили еще, пригласил танцевать. Он плотно прижимал Полину к себе, шептал что-то ей в ухо, жарко дышал. И она, не вникая в смысл его слов, согласно кивала головой. Когда музыка кончилась, кассету менять не стали, и наступила жуткая, укачивающая тишина. Полина испугалась ее. А Мирон-мурена, придерживая за талию, уверенно повел ее в соседнюю, утонувшую в голубом полумраке комнату. И она, не сопротивляясь, покорно следовала за ним до самой кровати. Разделись быстро. Плотный Мирон-мурена бросил Полину на постель, навалился всем телом… У нее перехватило дыхание. Все происходило так быстро и бурно, что подушки с кровати слетели на пол. Но вскоре этот шторм кончился, и Полина с горечью подумала: как все неприятно и непривычно, и обрадовалась, как спасению, тому, что об этом никто и никогда не узнает.