— Гвендолин, — тихо сказал я, забравшись на кровать, чтобы быть ближе к ней. — Что такое, mon ange? Чего ты боишься? — спросил я, обняв её.
— Ты знаешь, чего я боюсь. — Она отвернулась. Очевидно, ей всё ещё некомфортно. Я хотел, чтобы она расслабилась, как тогда, когда обнимал её в ванной. Конечно, тогда её тело боролось с остолбенением, вызванным демоническим ядом, — она думала лишь о недуге и не беспокоилась о моих мотивах. Теперь же она была здорова и волновалась — волновалась, что я не остановлюсь, несмотря на обещание. Боялась, что потребую от нее слишком многого.
— Ты боишься, что я возьму больше, чем ты готова дать, — сказал я, убирая прядь волос с её лица. — Не стоит, Гвендолин. Я даю тебе слово, что ты не потеряешь свою девственность сегодня. Если тебе будет комфортнее, обещаю не снимать штаны всю ночь.
Казалось, обещание помогло ей немного расслабиться.
— Обещаешь? — спросила она, с надеждой посмотрев на меня.
— Обещаю. — И нежно поцеловал её в щеку, наслаждаясь мягкостью её кожи… теплом её тела… её утонченным, женственным ароматом. Я положил руку ей на плечо и провел медленно вниз по спине, лаская словно кошечку, чтобы она замурлыкала.
Сердцебиение Гвендолин ускорилось, её дыхание стало прерывистым, когда я погладил округлый изгиб её сочной попки. Она не замурлыкала, наоборот, напряглась, отстраняясь от меня.
— Мне холодно, — заявила она. — Надо залезть под одеяло.
Я покачал головой.
— И упустить возможность насладиться видом, как твоя прекрасная кремовая кожа контрастирует с белоснежным мехом? Нет, я так не думаю. Кроме того, я не верю, что тебе холодно. Тем более мы только что вышли из очень горячей ванны, которая хорошенько прогрела тебя.
— И тем не менее, — упрямствовала она и снова отвернулась от меня. Она очень нервничала. Но я пообещал не лишать её девственности этой ночью. Так что же её беспокоило?
— Mon ange, — тихо сказал я, обхватив её щеку и посмотрев в её прекрасные зеленые глаза. — Что такое? Почему ты продолжаешь бояться? Ты же знаешь, я никогда не причиню тебе вреда.
— Знаю. — Её глаза замерцали. — Дело не в этом.
— Тогда в чем же? — спросил я, поглаживая её мягкую кожу. — От чего ты нервничаешь, как зайчишка перед серым волком?
Она издала тихий смешок.
— Бабушка сказала бы «кошки скребут на душе», но думаю, что это одно и то же.
— Возможно. — Я приподнял её подбородок и захватил её сладкие сочные губы в медленном, чувственном поцелуе. Она была великолепной на вкус, её губы трепетали под натиском моих. Я хотел показать, что буду нежен этой ночью и доставлю только удовольствие. Затем серьезно посмотрел на нее. — Как бы это ни выражалось, ты всё ещё нервничаешь. Ты так боишься моих прикосновений?