– Я чувствую это, Терренс. Произнеси, – говорит она тихо, и я начинаю прятать глаза.
– Она умерла. – Первый всхлип моей девушки разрывает мое сердце. Я ожидаю, что это будет пара слезинок, но всхлип повторяется, я смотрю на ручьи слез и сажусь рядом с ней на кровать, аккуратно сжимая в объятиях. Она утыкается лицом в мою грудь, никогда не слышал таких рыданий в голос, слезы намочили мою рубашку. Я глажу ее по спине, успокаивая, целую в лоб и отодвигаю от себя.
– Детка, она не достойна этих слез горя. Ты ни в чем не виновата. – Винни еще сильнее начинает плакать, я растеряно смотрю в ее покрасневшее лицо, покрытое яркими пятнами.
– Я… – она захлебывается слезами, втягивает в себя воздух ртом, – я не плачу от горя. Я чувствую себя свободной, больше нет страха и боли. Она никого не любила больше, чем свою веру.
Я, растерявшись, не знаю, как себя вести, человек скорбит не по матери, а по жизни, которую она чуть не загубила, жестоком детстве, когда тебя уничтожали намеренно. Мне жаль эту маленькую девочку, но я обещаю себе, что она больше никогда не испытает этого в жизни, чего бы мне это не стоило. Снова прижимаю ее к себе и даю выплакаться.
Упоминание Лжебога
Такси остановилось около дома, я подняла голову с плеча Терренса и вытерла рот, на всякий случай. Меня сморило в сон, как только машина двинулась с места. Терренс вышел, пока я пододвигалась к краю сидения, он уже открыл двери и наклонился надо мной. Удерживая дверь пятой точкой, он взял меня на руки и, махнув головой водителю, понес к дому. Я чувствовала себя окрыленной, такой необходимой для него, для нас. Он шел аккуратно, по пути остановившись только один раз, хмуро посмотрел в сторону снова пожухлого куста пионов, пнул пластиковое ведерко с дороги и пошел к двери. Чейз, переодевшись, стоял на пороге, его лицо было злым, зажав сигарету между губ, он щурился от лучей заходящего солнца.
– Полей, – строго произнес Терренс и начал стягивать обувь, не расшнуровывая. – Не ерзай, Винни, я справлюсь.
Я крепче обнимаю его за плечи, упираюсь подбородком в шею и довольно закрываю глаза.
– Хотела помочь тебе, – тихо говорю в районе его шеи.
– Ты мне поможешь, если больше никогда не станешь геройствовать во имя кого-то, – в его голосе боль, которую он пытался скрыть от меня. – Я думал, что тебя уже нет в живых.
Через плечо я вижу поникшие плечи его брата, он смотрит нам вслед, все еще с незажженной сигаретой.
– Ты сам поступил бы так же. И это не героизм. А долг. – Он укладывает меня на диван в гостиной, снимает обувь с моих ног и поправляет немного задравшуюся кофту.