Я любил его. Родители давно погибли и любить мне по факту было больше некого. Артем – единственный, кому было не плевать на меня, кто никогда не завидовал, ничего не ждал, кроме меня самого…. Он нуждался во мне, в моем одобрении, в близком человеке рядом, хотя бы иногда. А я… Однажды вытащив его из героиновой зависимости, решил, что выполнил долг и пошел дальше покорять вершины, оставив неудобного, сложного, странного брата наедине с самим с собой. Нет, не проклятые монеты убили его, а я сам. Своим равнодушием, неверием, отрицанием.
Я бросился туда, прямо в пламя, но меня удержали, остановили. Я опоздал. Я видел, как его выносили…. Парня, который не сделал в жизни ничего плохого, предпочитая вымышленным иллюзиям серую недружелюбную реальность. И я виноват даже в этом. В том, что не показал, что жизнь может быть интереснее и ярче грез. Но что я мог рассказать ему? О том, как умирал каждую ночь и заполня свои дни бурной деятельностью лишь для того, чтобы не думать, не анализировать, не позволить безумию углубиться в моем подсознании? Оказалось, что я сам не жил, а сейчас, когда каждый день умирают мои близкие и друзья я понял, что хочу, очень хочу жить.
Это осознание особенно остро ощущалось, когда я смотрел на Веронику, затерявшуюся под белым одеялом на больничной койке. Она все еще не могла говорить и тяжело дышала в кислородную маску. Я сидел рядом на стуле, как верный сторожевой пес, не задавая вопросов, в полнейшей тишине. Мы молча смотрели друг на друга, она безмолвно плакала, а я вдыхал аромат жасмина и перебирал пальцами ее шелковистые волосы.
Для каждого дня недели, кроме воскресенья, у моего подсознания заготовлен свой кошмар. Сюжет не меняется с шестнадцати лет. Именно в этом возрасте у меня начались повторяющиеся ночные приступы. Они не появились мгновенно. Все началось с воскресенья. Я запомнил, потому что утром мне нужно было ехать на важные спортивные соревнования. После неудачного казуса с девчонкой, когда нас застукала ее полоумная бабуля в летней пристройке, я попал домой почти под утро и сразу вырубился. Первые розоватые отблески рассвета уже заглядывали в спальню, когда я внезапно открыл глаза. Комната была в черном дыму, языки пламени пожирали обои, картины, ковры, подбираясь ближе… Все казалось настолько реальным, что я чувствовал запах гари, слышал треск, с которым огонь распространяется по спальне, обжигающий жар, горечь во рту и нестерпимую боль в тот момент, как пламя добралось до моего тела. Я не мог кричать, не мог пошевелиться… Я сгорал заживо, задыхался, широко раскрытыми глазами глядя в пылающий потолок. Агония была мучительной, невыносимой… Я рычал сквозь стиснутые зубы и продолжал гореть, запах горящей плоти и черная пелена перед глазами… А потом тьма, безмолвие, тишина….