Шурик скатал снежок и кинул в окошко. Изнутри к стеклу приплюснулся нос, через минуту на крыльцо, застегивая на ходу шубейку, вышел и сам Васюта. У него была знаменитая шубейка — рыжая, на бараньем меху. И теплая.
— Пойдем на ту сторону, — сказал Васюта. — Там, в лесу, елок тьма-тьмущая!
Он прихватил из дому косарь, Шурик ничего не взял.
— Эх, ты! Голыми руками собрался елки ломать! — посмеялся Васюта.
Они пошли к переправе низом.
— Наломаем веток, я тебя на концерт проведу, — хвастал Шурик. — Вожатый обещал: за общественную работу пустят.
— Слыхал я эти концерты! Я этими концертами по горло сыт, — ответил Васюта.
Шурик сконфузился. Он знал, что Васюту ничем не удивишь, да забыл.
— Лед скоро тронется, — сказал Васюта, — через неделю, должно. Гляди, какие веснушки повылезли у меня на носу. Значит, весна.
Они остановились. Шурик поглядел и пощупал пальцами веснушки на круглом Васютином носу:
— А у меня нет.
— Ты изнеженный. Тебя дома избаловали: Шурик да Шурик!
Они пошли дальше.
— Мать для бакенов крестовины готовит, — продолжал рассказывать Васюта. — Она их смолит. У матери работки хватает.
— И у отца, верно, хватает работки, — сказал Шурик.
Васюта свистнул:
— Где он, отец-то? Ищи ветра в поле.
— Как — ищи? — испугался Шурик. Он испугался главным образом потому, что Васюта свистнул. Это было совсем непонятно. — Разве… Может, его в войну убили, отца?
— Кабы в войну, был бы героем, — нахмурился Васюта. — А он просто ушел. Взял да ушел к другим. Кинул нас.
— Как же кинул? Как? Разве можно кинуть? — спрашивал Шурик, дергая Васюту за рукав. На сердце у него стало нехорошо и тоскливо. Если бы и его отец вот так взял да ушел? Кинул бы их? Разве можно, чтобы папа их кинул? — Почему он к другим-то пошел? — допытывался Шурик.
— Потому что шатущая его душа, — убежденно ответил Васюта. — А мы и без него живы. Митьку на ноги подняли? Подняли.
— Какого Митьку?
— Брата моего. Он теперь в армии. На связиста учится. И Тамару на ноги подняли.
— А Тамара кто?
— А Тамара — сестра. Мы Тамару замуж выдали. Мать говорила: не ходи, плакать будешь. А она вышла.
— Плачет?
— Нет. Человек хороший попался.
Васюта замолчал. Шурик шел сзади, почти наступая ему на пятки.
— Васют! А, Васюта! А если он вернется домой?
— А мы с мамой скажем: ступай, откуда пришел.
Васюта неожиданно остановился, так что Шурик едва не налетел на него.
— Как зайдет разговор об отце, я стыжусь. В школе спрашивают, где отец, а мне неохота признаться. Мама не стыдится. Она гордая. А я, видно, не гордый.
— Ты тоже гордый! Ты очень гордый, Васюта! — полный смятения и жалости, убеждал Шурик товарища.