— Окончен наш разговор, — промолвил отец. — Запомни: покуда тянешься середняком, от меня да от бабушки по заслугам и уважение прими. К нам честь тоже не по наследству пришла: что заслужили, с тем и живем. А музыку пока придется оставить.
— Что оставить? Музыку? Ни за что! Все другое оставлю, а это — ни за что!
Отец нахмурился:
— Э, парень! Я гляжу, не то направление ты взял. Пока в школе плетешься середнячком, о музыке позабыть! Понял?
— Нет! — не помня себя, крикнул Володя. — Не запретите! Буду! Что захочу, то и буду делать! Вырос. Не маленький!
— Владимир! — всплеснула руками бабушка, проворно став между ним и отцом. — Володюшка! На кого кричишь? Вырос с каланчу, а ума не нажил.
— Нажил! Хватит с меня!
Вот они к чему подбираются! Нет, не бывать этому! Знайте, он от своего не отступит.
— И не дожидайтесь, что музыку брошу! — кричал Володя бабушке: с бабушкой, как-никак, легче воевать, чем с отцом.
Но отец легонько ее отстранил, и Володя снова очутился лицом к лицу с ним.
— Высказался? — холодно спросил отец. — Весь свой характер наружу показал! Та-ак! — протянул он с насмешкой. — Так. Теперь ступай к Ольге Марфиной, да ей и расскажи, как под горку катишься. Твоя учительница, по всему видать, смышленая девушка, рассудит… А то давай я сам с ней посоветуюсь? — спросил с насмешкой отец.
— Что-о?!
Володя остыл, словно окаченный студеной водой.
Отец закурил новую папиросу и как ни в чем не бывало развернул газету. Бабушка села к окну, надела очки и взялась за «Обломова».
В доме наступило молчание.
Ольга проснулась оттого, что из сада в раскрытую форточку врывался громкий щебет. Воробьи так усердствовали, что в ушах стоял звон. Но Ольга различила и новые голоса в птичьем хоре.
«Фьюи! Фьюи! Чюль-ли-ли!» — выводил скворец.
Что он только не выделывал своим тонким горлышком! Свистел, заливался трелями, щелкал.
На старой березе в растрепанном гнезде поселились грачи. Свист, гомон в саду!
Ольга быстро оделась. В столовой спит Шурик, и кот Мурлыш спит, свернувшись клубком у него в ногах; дверь в комнату родителей закрыта.
Все спят, только Ольгу чуть свет разбудили птицы.
Она на цыпочках прокралась в кухню, зажгла керосинку, поставила чайник и вышла на крыльцо.
Солнце пригрело ступеньки. Мурлыш, скользнувший в дверь за Ольгой, уселся на крыльце, жмуря в сладкой истоме глаза.
«Кво-кво-кво-о!» — выговаривали в сарайчике куры. Ольга выпустила кур во двор. Они принялись копаться в земле, а петух выпятил пеструю грудь и закричал во все горло.
Вдруг бабочка, трепеща зеленоватыми, как лимонные ломтики, крылышками, закружилась над головой Ольги.