Ни душа, ни разум не принимали отражение в зеркале. Кто это? Я или не я? И если я, то почему такая? Почему так выгляжу? В моей голове была полная каша, кисель, туман, что угодно, только не мозги. Но это все мелочи – у меня напрочь отшибло память. Я НИЧЕГО не помнила: ни как меня зовут, ни сколько мне лет, откуда и как я сюда попала. Какие-то смутные обрывки из прошлого бродили в моей голове, но они так быстро исчезали, что я даже не успевала понять, о чем они. Единственно, в чем я была уверенна: я не могу быть ТАКОЙ. Уж не знаю, откуда у меня взялась такая уверенность, но я чувствовала себя не в своей шкуре.
Все болело и ломило, а голова отказывалась воспринимать действительность. Опираясь на мебель, я прошлась вдоль стены. Голова так кружилась, что, не держась, я вряд ли смогла бы сделать хоть один шаг. Туалетный столик ломился от обилия косметики. Я открыла несколько тюбиков губной помады – все новые, нетронутые. Флаконы дорогих духов были доверху заполнены ароматной жидкостью, здесь были и «Кензо», и «Живанши», и «Кристиан Лакруа». Но не похоже, чтобы ими здесь пользовались, большей частью флаконы не были даже распечатаны.
Мне захотелось от души побрызгаться любимым парфюмом, я потянулась к «Живанши», но руки предательски задрожали, флакон выскользнул и с шумом упал на пол. Слава богу, он не разбился, а то от аромата можно было бы задохнуться.
Я наклонилась, чтобы поднять флакон и, не удержав равновесие, грохнулась вслед за ним. Падая, я цеплялась за все, что можно, на меня посыпались большие и маленькие флакончики, вазочки и статуэтки, и в довершение ко всему на меня свалилась настольная лампа, больно ударив по лбу.
«Бедная моя многострадальная голова! И так от нее толку мало, да еще эта лампа последний ум отбила». – Я потерла лоб и попыталась приподняться, но ватные руки не слушались меня.
Я дергала конечностями, но продолжала лежать под завалом. Хорошо, что при падении ничего не разбилось, а то бы валялась я сейчас в осколках и истекала кровью. Мне настолько стало себя жалко, что от бессилия я заревела навзрыд.
На мой рев в комнату вбежала женщина средних лет, в темном платье, повязанная белым фартуком. Увидев меня, распластанную на полу, она заголосила:
– Эмма Львовна! Да что же вы поднялись? Нельзя вам, не велено. Только вчера из больницы. Эка вас угораздило так упасть, шишку на голове набили, надо приложить чего-нибудь холодненького.
С причитаниями она стала извлекать меня из-под завала. Тетка была крепкого телосложения. Она легко стряхнула с меня различные предметы и водрузила опять на кровать.