Мои мысли были прерваны приходом Веры. Она, как вышколенный дворецкий, зашла и громко возвестила:
– Доктор пришел. Сергей Ильич.
– Пусть войдет, – разрешила я и тихо добавила для себя. – Вот и разберемся с этим доктором, узнаем, что со мной приключилось и куда подевалась моя память.
В дверном проеме появился мужчина средних лет. Дойдя до середины комнаты, он остановился. Я с любопытством стала его разглядывать. Это и есть доктор? Мужчина был одет в легкий светло-серый льняной пиджак, такие же льняные брюки, только несколько более темного оттенка, и темно-зеленую футболку. В руках он держал кожаный саквояж.
Доктор стойко выдержал мой взгляд и в свою очередь начал пялиться на меня. Пока мы обменивались взглядами, я пришла к выводу, что выглядит он элегантно и демократично, держится уверенно и, если судить по дорогой одежде, с клиентурой у него все в порядке. Слегка отечное лицо подсказывало мне о проблемах со здоровьем у самого доктора.
Наконец он решил прервать затянувшееся молчание:
– Здравствуйте, душечка Эмма Львовна. Рад видеть вас во здравии. Выглядите молодцом.
Голос его мне не понравился, он был слащавым и приторно любезным. Обычно таким голосом общаются с грудными детьми или с душевнобольными. Из детского возраста я, пожалуй, уже давно вышла, а вот за душевное состояние у меня появились серьезные опасения. Совершенно нелепая манера разговора меня начала раздражать с первой же минуты. Я поморщилась и только кивнула головой в знак приветствия.
Вероятно, приняв мой кивок за приглашение сесть, он подвинул пуфик поближе к кровати и вольготно на нем расположился, запрокинув ногу за ногу.
– Как мы себя сегодня чувствуем? – Доктор продолжал в том же сюсюкающем духе.
Я боялась не сдержаться и нагрубить, понимая, что в моих же интересах не надо этого делать. В любом случае нужно создать о себе приятное впечатление, даже если собеседник вызывает у вас антипатию. Единственно, в чем я не смогла себе отказать, так это намекнуть ему относительно навязчивого «мы».
– «Мы» – это как, совокупно с вами или в отдельности, каждый сам по себе? О себе еще что-то могу сказать, а о вас – увольте, в первый раз вижу.
– О, Эмма Львовна, у вас появилось чувство юмора, значит, выздоравливаете. Это радует. Конечно же, речь идет только о вас, дорогая. Вы так нас напугали! Пока вы были без сознания, Никита Петрович места себе не находил. Три дня лежали без признаков жизни. Вы-то помните, как все случилось?