— Да ведь это совсем неубедительно!
— Обвинение почти никогда не бывает убедительным, так же, как и защита… Можно было бы обвинить и других… Знаете, что я выяснил сегодня днем?.. Что Жерар, брат Жермены, уже целый месяц не знает, как выпутаться из скверной истории, в которую он замешан… Он задолжал всем… Хуже того! Его уличили в том, что он взял деньги в кассе, и пока он не выплатит этой суммы, у него вычитают каждый месяц половину жалованья…
— Это правда?
— Значит, можно обвинить его в том, что он погубил свою сестру, чтобы получить за это вознаграждение…
— Это было бы ужасно, — вздохнула мадам Питере, которая, слушая этот разговор, не в силах была есть.
— Вы-то его довольно хорошо знали, — сказал Мегрэ, повернувшись к Жозефу.
— Я с ним иногда встречался, давно уже…
— До рождения ребенка, не так ли?.. Вы несколько раз вместе совершали экскурсии… Если не ошибаюсь, ваша сестра даже сопровождала вас в эти пещеры… как их?
— Это правда? — удивилась мадам Питере, повернувшись к дочери. — А я и не знала.
— Не помню! — сказала Анна, не переставая есть и не сводя глаз с комиссара.
— Впрочем, это не важно… Но о чем я говорил?..
Не дадите да вы мне кусочек пудинга, мадемуазель Анна? Нет, не фруктового… Я остаюсь верен вашему великолепному рисовому пудингу… Это вы его приготовили?
— Она! — торопливо подтвердила мать.
И вдруг наступила тишина, потому что Мегрэ замолчал и никто не осмеливался заговорить. Слышались звуки жующих челюстей. Комиссар уронил на пол вилку и наклонился, чтобы поднять ее. При этом он увидел, что Маргарита поставила свою ногу в изящной туфельке на ногу Жозефа.
— Инспектор Машер — предприимчивый молодой человек.
— У него не очень-то умный вид, — заметила Анна.
И Мегрэ понимающе улыбнулся ей.
— У людей так редко бывает умный вид! Я, например, как только оказываюсь в присутствии возможного преступника, всегда стараюсь выглядеть идиотом.
Впервые Мегрэ позволил себе то, что можно было бы назвать откровенностью.
— Форма вашего лба не может измениться! — поторопился вежливо заявить доктор Ван де Веерт. — И для того, кто хоть немного занимался френологией… Послушайте! Я уверен, что вы ужасно вспыльчивый…
Трапеза наконец закончилась. Комиссар первый отодвинул свой стул, взял трубку и начал набивать ее.
— Знаете, что вам следовало бы сделать, мадемуазель Маргарита? Сесть за рояль и сыграть нам «Песню Сольвейг»…
Она колебалась, посмотрела на Жозефа, как бы спрашивая у него совета, в то время как мадам Питере прошептала:
— Она так хорошо играет!.. И поет!..
— Я жалею только об одном: мадемуазель Мария вывихнула себе ногу и потому не может быть с нами…