Я повернула в узкий проход между складом и бетонной стеной, отделяющей его от соседней автопарковки, и похромала туда.
Ой. Ой.
Я никогда не осознавала, насколько большую площадь мы занимаем.
Ой.
Нам, правда, нужен такой большой склад?
Собачка снова заскулила, с какой-то собачьей грустью.
— Тсс, ты нас разоблачишь.
Наконец я повернула за угол. Большие промышленные складские ворота были открыты, и гараж изнутри казался пустынным. Все было на своих привычных местах: Кирпичик и Ромео, любимицы бабули, стояли, накрытые брезентом, бронированный Хамви, который мы использовали для опасных вылазок, был тут, как и последнее приобретение бабули — гусеничный вездеход средних размеров, стояв посреди помещения.
Кособокое сплетение голубой шерсти на круговых спицах лежало на рабочем столе. Невада как-то сказала бабуле Фриде, что другие бабушки вяжут вещи своим внукам. С тех пор она регулярно делала мужественные попытки связать что-нибудь в подарок для каждой из нас, и предполагалось, что нынешний Гордиев узел — это мой свитер. Она обычно брала его с собой, когда заканчивала дела в гараже.
Я остановилась и прислушалась. В помещении стояла тишина. Никакого движения. Горизонт был чист.
Может, бабуля Фрида отправилась внутрь, чтобы принять душ.
Я похромала через дверь и направилась к умывальнику. Бабуля Фрида выбрала именно этот момент, чтобы выпрыгнуть из кабины гусеничного вездехода. Она уставилась на меня, голубые глаза расширились.
Я должна отвлечь ее, быстро.
— Хонде, похоже, конец, но я оставила два бесхозных «Гардиана» около торгового центра «Кейстоун». Они твои, только не забудь снять с них GPS…
Бабуля Фрида прошла мимо меня и подошла к интеркому.
— Пожалуйста, пожалуйста, не надо, — начала умолять я.
Бабушка надавила кнопку.
— Пенелопа, ребенок ранен.
Я не ребенок. Мне двадцать один год, но это не имеет значения. Для бабули Фриды мы втроём навсегда останемся детьми.
— Я же попросила!
В бабулиных глазах не было ни капли сочувствия.
— У неё две дырки от пуль в плаще и чьи-то мозги на волосах. Поторопись.
Черт побери.
В мире полно интересных слов, обозначающих сложные вещи. Например, tartle — шотландское слово, обозначающее панический ступор, который испытываешь, когда должен представить кого-то, но не помнишь его имени. Или backpafeifengesicht — немецкий термин для рожи, которую так и хочется набить без каких-либо причин. А ещё gigil — филлипинское слово, обозначающее непреодолимое желание стиснуть в объятиях кого-то, просто потому что он безумно мил.
Я не знаю, есть ли особое слово, которым можно описать тот ураган, который устроила моя чрезмерно расстроенная семья, в то время как они пытались обработать мои раны, смыть с меня кровь и грязь, допросить меня, все в одно и то же время, одномоментно говоря друг с другом. Если бы было такое слово, я бы обязательно его выучила. Я отказалась отвечать на любые вопросы до тех пор, пока мне не дадут принять душ. Мое требование было встречено воплями протеста, но я твердо стояла на своем, и когда Баг, очень кстати, отправил видео нашего боя с Селией, снятого дроном, семья сдалась и отпустила меня, чтобы посмотреть его.