– Грамоте обучен, – тихо подсказала Тьяра, не глядя на меня. – Языкам…
– И вы ещё раздумываете, дивный народ! – покачал головой духовник. – Мало хорошего для вас сделал? Или оступился где? Так вы и сами то и дело падаете – не замечаете только. Не судите людей, дети. Судите поступки. Где такого сыщешь? – улыбнулся в мою сторону отец Кристофер. – Неровен час, сам от вас сбежит…
Фрол коротко хохотнул, хлопнул меня по плечу, чуть сжимая пальцы перед тем, как убрать руку.
– От нас не сбежишь, – ухмыльнулся кузнец. – А на соседей плевать: пусть завидуют молча! Такого старосту и впрямь не сразу найдёшь! А?! Только вот мантия твоя, Белый Орёл… не с плеча будет.
Я вымучено усмехнулся.
– Какая досталась. Моя рубаха сгорела… Так получилось.
– Ничего, Октавия уж какую-нибудь тряпку да найдёт, сменишь, – махнул рукой Фрол. – Хотя в хозяйстве свояченица твоя, конечно, женщина бестолковая…
– Октавия, – вдруг эхом отозвался исповедник, отставляя кружку в сторону. Показалось мне, или отец Кристофер побледнел? – Подскажи, добрый человек… Была у неё младшая сестра? Она не так много рассказывала, и это всё, что я знаю. Имя у сестры такое красивое…
– Орла, – подсказал Хаттон, подсаживаясь к нам за стол. – Да и сама покойница красивейшей девушкой считалась. Почти два года уж, как не стало.
– Октавия…
– Вернулась на родину полгода назад, – продолжал харчевник. – Вот, Белый Орёл принял – свояченица, как-никак. За детьми приглядывает, чего ещё надо? И то удивительно, что бестолковая баба наконец о семье вспомнила. Пятнадцать лет вольной разбойницей по Миру!..
…Хаттон всё говорил, размахивая руками, а перед окаменевшим духовником стояла тарелка с медленно остывающим ужином. И только я один за шумным столом понимал, отчего полыхало в светлых глазах отца Кристофера яркое пламя, и почему на бледных щеках разливался неровный румянец, оживляя черты когда-то привлекательного лица.
Чёрные нити густой паутиной опутали висок и затылок крохотной головки. Распутать по одной, по выученной наизусть схеме… Сосредоточенность и тишина. Треск зажжённых свечей, где-то на границе восприятия. Я не видел знакомых стен: зрение моё теперь охватывало лишь магические потоки, тонкими волнами пронзавшие воздух. Олан, дитя моё, спал крепким сном – Октавия позаботилась, добавив ложку вина в сладкий отвар. Сама свояченица ушла из дому, прихватив остальных детей, чтобы не мешать – возможно, что и исповедник Кристофер находился сейчас с ними. Духовник задержался в Ло-Хельме; я пригласил его в свой дом, чтобы избежать пересудов, но он отказался: делить одну крышу с Октавией счёл неправильным.