Я лишь мотал головой, удерживая Тьяру за плечи, не в силах подобрать нужных слов. В вопросах с женщинами я никогда силён не был – даже Орле и той пришлось первой заговорить с заезжим легионером, который в третий раз молча помог ей донести воду от реки…
– Тиара, – мучительным шёпотом выдавил наконец я. – Ты… я… благодарен… тебе. Но ты мне… как сестра. Прости.
Она замерла, вглядываясь в меня жарко, с отчаянной надеждой: вдруг не так поняла?
– Прости, – повторил я трудно, прерывисто.
Грудь и впрямь ходила ходуном – будто за день пробежал от Ло-Хельма до Рантана. Великий Дух, как всё это сложно! Как не вовремя! Тьяра, добрая, милая, живая, настоящая – почему не мог я ответить ей взаимностью?
– Почему? – эхом отозвалась Тьяра, вглядываясь в моё лицо.
Разве мог я объяснить? Вместо внятного ответа помотал головой, неловко высвободился из жарких женских рук.
– Не могу, – пробормотал неразборчиво. – Прости…
Глаза соседки погасли, плечи сникли. Тьяра низко опустила голову, и несколько секунд тишины, прерываемой лишь сопением детей за перегородкой, показались вечностью.
– Мне не за что винить тебя, Белый Орёл, – наконец тяжело выдавила Тьяра. Скорбно поджались губы, плеснул болью прежде ласковый взгляд. – Не обещал ты мне ничего. Сама надумала.
Я вспыхнул, нахмурился. Отчего-то меньше виноватым чувствовать себя я не стал.
– Прощай, Сибранд, – наконец блекло улыбнулась соседка. Подняла на меня глаза, мягко, прощаясь, провела ладонью по лицу. – Прости и ты меня: не смогу я завтра за Оланом приглядеть. К чему привязываться, когда…
Она не договорила, да я и не ждал ответа: от совестливого стыда не знал, куда глаза девать. И впрямь, сын тем больше плачет за бывшей кормилицей, чем чаще видит. Да и её сердце, хоть и не материнское, а всё же женское, ранимое…
Великий Дух, как я запутался…
– Да, конечно, – пробормотал я, глядя, как соседка надевает меховую накидку, завязывает капюшон усталым, подавленным жестом. – Я провожу тебя, – привычно спохватился я. – Ночь на дворе…
– Недалеко мне, – жестом остановила Тьяра. – И небо чистое, звёзды путь осветят. Не надо, Сибранд. Не терзай…
– Прости, – в который раз беспомощно повинился я.
Соседка улыбнулась вымучено, безрадостно.
– Не виноват ты, – произнесла одними губами. – Прощай.
Дверь за нею закрылась с тихим скрипом – проклятые петли! – захлопнулась снаружи калитка, коротко тявкнул Зверь. Некоторое время я стоял, закусив губу, слушая тишину, затем с силой протёр лицо ладонью. На душе было всё так же пусто, на плечи легли новые заботы – без Тьяры как справлюсь с детьми да заботами, как поведу заезжих магов на север, на кого оставлю Олана? – но и неуместное чувство свободы, несмотря на все трудности, закралось в сердце. Устыдившись собственных мыслей, торопливо прошёл в угол, к священному символу, припал на колени, углубившись в молитву. Великий Дух, правильно ли поступаю? Обидел честную женщину, лишил детей материнского тепла из-за своего же упрямства – не могу целовать чужие уста, не могу принять её в свой дом как верную спутницу…