«Е. перевел взгляд на группу людей слева.
Шестеро.
Он знает, кто это. Тени в черных плащах до пят – уверенные, что никто не встанет у них на пути. Они у рва, у самого края, спиной к Е., и у одного из них длинные седые волосы. Это М. Что чувствует М.? Сожаление? Равнодушие? Облегчение? Видел ли он родителей Е.? Видел ли Мишу? М. смотрит на дом, а не в их сторону, их для него нет.
Е. двинулся к М. Ускоряя шаг, он прикидывал, успеет ли сбросить М. в ров, прежде чем люди М. сделают это с ним.
До М. двадцать метров.
Десять.
Пять.
Три.
Два…»
***
24 часа назад.
Е. лежал на диване и смотрел в потолок. Крашеный известью тридцать лет назад, тот облупился и посерел, и густо зарос грибком в темных сырых углах. Е. помнил, как его красили, мама и папа, красивые, ловкие, молодые. Они делали ремонт круглыми сутками, смеясь и подшучивая друг над другом, пока не валились с ног и не засыпали, по-детски улыбаясь во сне. Е. ложился рядом, обнимал мать и прижимался к ней худеньким тельцем, чтобы было теплей. Даже в самую темную ночь Е. чувствовал себя в безопасности. Днем Е. играл в комнате. Потолок был выше, здесь было светлей. Все дело в окнах и в потолке. От прежних двух окон осталось одно – такое пыльное, что с трудом пропускает свет и сквозь него ничего не видно – может, и к лучшему. Что там, снаружи? Их трехэтажный дом с дырами в черепичной крыше вот-вот снесут – никто не знает, когда, но точно снесут – а вокруг выросли многоэтажки, крепким плотным кольцом. Е. редко выходит на улицу – дважды в неделю, ночью – а пять дней сидит дома, в комнате с пыльным окном. Под дверь ставят еду три раза в день – может быть, мать – но в комнату не заходят, здесь его территория, Е. никого сюда не впускает и дверь запирает на ключ. Здесь мебель из темного дерева, пыльного и вонючего: платяной шкаф, книжный шкаф, стол, шесть стульев, комод, какая-то тумба – Е. не пользуется ничем и внутрь не заглядывает. Е. все равно, что там: детские фото или альбом с марками, или гербарий, собранный в школе, или вещи родителей – в общем, отходы прошлого, в которых Е. не копается. Незачем. Бессмысленно, скучно, тревожно. Откуда взялась тревога, маленькая и противная? Черт ее знает. Е все равно. Он лежит на диване, ему лень думать. Он привык ни о чем не думать, а раньше читал книги, мучил мозг глупыми мыслями и даже писал стихи.
Е. не любит вставать – на полу нет живого места, всегда на что-то наступишь. Одежда, объедки, тарелки, осколки, сдувшийся шарик, елочная гирлянда, нож с зазубренным лезвием, желтые листы рукописи, игрушечный дисковый телефон, которым играл в детстве, фото матери и отца в молодости, аптечка с просроченными лекарствами, сотни других вещей – от стены до стены, от дивана и до двери. На стенах висят зеркала, маленькие и большие, тоже под слоем пыли, но Е. не смотрится в них. Они искажают действительность: то расплющивают его, то сужают, то кладут набок. Королевство кривых зеркал. Е. выбросил бы их, если б не было лень.
