«Боже правый, – подумал Титженс, – а ведь девушка, что недавно выбралась из повозки, единственное разумное существо из всех тех, кого я встречал за последние годы!»
Да, она слегка резковата в манерах, не вполне объективна в аргументации, что вполне понятно, но весьма умна, хоть и порой делает ошибки в произношении. Моментально появляется там, где нужна! Происходит из хорошей семьи – и мать, и отец у нее чудесные! И, вне всяких сомнений, она и Сильвия – это два единственных человеческих существа, что он встречал за многие годы, действительно достойные уважения: одну стоит уважать за то, как талантливо она губит других, вторую – за созидательное стремление и талант. Убить или спасти! Вот два человеческих свойства. Если хочется чего-то лишиться, стоит обратиться к Сильвии Титженс – она наверняка поможет: изничтожит на корню то, от чего вам хочется избавиться: чувство, надежду, идеал, – уничтожит быстро и метко. Если хочется спасти что-нибудь, стоит пойти к Валентайн – она придумает, как это сделать… Два типа мышления: беспощадный враг, верное укрытие, острие… ножны!
А может, будущее мира и впрямь зависит от женщин? Почему нет? Он вот уже много лет не встречал мужчину, с которым не приходилось говорить свысока, как с ребенком, – так он говорил и с генералом Кэмпионом и с мистером Уотерхаузом… так он всегда говорил с Макмастером. А ведь все они по-своему чудесные люди…
А ему будто бы уготована доля одинокого буйвола, отбившегося от стада, но ради чего? И ведь он – не художник, не солдат, не бюрократ, и уж точно вполне заменимый человек, вовсе не здравомыслящий в глазах знатоков… Внимательный наблюдатель…
Хотя даже это в последние шесть с половиной часов ему не особо удается.
Die Sommernacht hat mir’s angetan,
Das ist ein schweigsames Reiten…
– продекламировал он вслух.
Как же это перевести? Да никак, разве можно вообще переводить стихи?
Летняя ночь меня в плен захватила.
Был тих и беззвучен мой путь…
И тут в его теплые, сонные мысли ворвался голос:
– Ах, вот вы где. Вы поздно заговорили. Я уже налетела на лошадь.
Он заговорил вслух, сам того не осознавая. Он ощутил, как вздрогнул конь, – поводья задрожали у него в руках. Животное уже успело привыкнуть к Валентайн – дернулось, но слабо… Титженс спросил себя, а как давно он пел песню о Джоне Пиле… И сказал:
– Что ж, тогда забирайтесь сюда. Нашли что-нибудь?
– Да, есть кое-что… Но невозможно разговаривать вот так… Я сейчас…
Голос моментально стих, будто кто-то захлопнул дверь. Он ждал, ждал напряженно, словно это было дело всей его жизни! Даже прищелкнул хлыстом, чтобы исправиться и подать наконец сигнал. Конь тут же пошел вперед, и Титженс поспешно остановил его, ругая себя. Разумеется, лошадь двинется с места, если щелкнуть хлыстом.