Сильвия долго наблюдала за полетом красивой хищной птицы. Ей очень нравилось, что чайки, хоть им ничего и не угрожало, с криком роняли сельдь… Все это напоминало ее собственное отношение к другим женщинам… Не то чтобы ее манили скандалы – ей просто нравилось отвергать приятных, по-настоящему приятных и обеспеченных мужчин, – это было ее излюбленное занятие.
Она отвергала их всеми возможными способами: самых что ни на есть приятных, с симпатичными усиками, с темными, как у морских котиков, глазами, с честными, подрагивающими голосами, выдающими пышные фразы, прямыми спинами, восхитительными достижениями – если не копать слишком глубоко. Как-то раз незнакомый молодой человек, которому она по ошибке улыбнулась, приняв его за кого-то другого, последовал в кэбе за ее экипажем; разгоряченный вином, самолюбованием и твердым убеждением, что все женщины находятся в общей собственности, он ворвался к ней в комнату… Она была выше его на голову, а за последующие несколько минут стала казаться еще футов на десять выше благодаря ледяному голосу и сказанным словам, которые обожгли его. В комнату он вошел с резвостью жеребца: сверкая покрасневшими глазами, топая ногами, а спустился по лестнице, как промокшая крыса, помрачневший, удивительно жалкий. А ведь она не сказала ему ничего кроме того, как следует вести себя с женами тех, у кого в братьях – армейские офицеры (хотя в разговорах с близкими подругами она заявляла, что это полная чушь). Ему, однако же, в ее голосе почудился голос собственной матери в молодости, будто она обращается к нему с Небес, и он тут же дофантазировал остальное – и потому разрыдался. Тут тебе и война, и драма, но Сильвию это ни капли не интересовало. Она предпочитала наносить раны поглубже и понеожиданнее.
Она льстила себе мыслью о том, что сразу может понять, насколько мужчина ею очарован. И либо вовсе не удостаивала взглядом, либо безразлично и быстро оглядывала какого-нибудь несчастного, который уже в момент знакомства едва сдерживал свои чувства; после ужина она смотрела на жертву уже более внимательно, оглядывала мужчину всего снизу вверх – скользила взглядом от правой стопы несчастного вверх по выглаженной брючине, затем по рубашке, на секунду задерживалась на запонках, а потом моментально отводила глаза, задержав на мгновение взгляд где-то над левым плечом, чем приводила жертву в полное смятение и портила несчастному весь вечер – он словно отвергался по всем статьям. На следующий же день жертва судорожно меняла сапожников, обращалась к другим продавцам чулок, к другим портным, мастерам по изготовлению запонок и рубашек, даже начинала сокрушаться о том, что нельзя изменить форму лица, серьезно глядя в зеркало после завтрака. Жертва невыносимо мучилась из-за того, что Сильвия так ни разу и не взглянула ей в глаза… Возможно, правильнее было бы сказать, «не осмелилась взглянуть».