— Может, ползком, подберёмся? — предложил Бурмакин.
— По-другому, думаю, не получится.
Успешно проползли расстояние до моста, пока не осталось сто метров. Благо трава стояла высокая.
Храп лошади и дребезжание телеги заставили затаиться.
— Эй! Стоять! — закричал полицай, выбегая на дорогу…
Глава 16. У каждого свой предел…
В кабинет постучались и, получив разрешение, вошёл молодой лейтенант.
— Господин обер-лейтенант, для допроса важного пленного требуется переводчик.
Обер только кивнул в знак согласия и продолжил заниматься бумагами. Коля последовал за лейтенантом.
— Удивительно, что вы не немец, господин Страшнов, — дружелюбно сказал лейтенант. — У вас прекрасный берлинский акцент. И, не зная, кто вы, я посчитал, что вы истинный немец.
Колю поразило и в то же время заставило радостно биться сердце слово — господин. Немецкий офицер назвал его господином! Только цивилизованное общество может пользоваться такими красивыми словами. Это вам не «товарищ», принятое в СССР и России. «Господин» звучит мощно и ярко, а «товарищ» блекло и вовсе не красиво.
— У меня были очень хорошие учителя, господин лейтенант.
Они спустились в подвал. Прошли мимо вытянувшегося в струнку солдата. Слева и справа находились металлические двери с мощными засовами. У одной из дверей стоял унтер в чёрном кителе, на лацкане выделялись две молнии. Он отсалютовал лейтенанту и открыл дверь. Внутри ярко светили несколько ламп. В центре, привязанным к стулу сидел избитый человек в разорванном командирском кителе и тупо смотрел перед собой. В стороне возился с железками ещё один человек в белом халате. И, наконец, в углу, в чёрном кителе с молниями, развалившись на стуле, сидел неприятный тип лет сорока — пятидесяти с круглым лицом, лысым черепом, печальными глазами и ртом, похожим на перевёрнутую чашу. Он слегка встрепенулся, когда открылась дверь.
— Господин оберштурмфюрер, переводчик доставлен, — отрапортовал лейтенант. — Разрешите быть свободным?
— Идите, лейтенант, — проскрипел пропитым голосом эсэсовец. — Вы русский?
— Так точно, господин оберштурмфюрер! — отчеканил Коля и вытянулся. — Немецкий язык безупречен. Может, кто из родителей был немцем?
— Никак нет.
— Переведите этому…офицеру. Тяжело мне называть этих выродков офицерами. Плебеи. Переведите ему, что добровольное признание и имена участников попытки побега сохранят ему жизнь.
Коля перевёл. Красный командир, даже не шелохнулся.
— Наш врач умеет развязывать языки. И не такие ломались. Некоторые потом ползали на коленях умоляя принять их в доблестную германскую армию. Наш врач — мастер своего дела, можно сказать — художник! Творческая натура. Ногти вырвать, язык прижечь, глаз выдавить, на это много ума не надо, а вот придумать то, что делает этот гениальный художник, дано только великим. Даже я не знаю, что он придумал на этот раз. Я ненавижу все эти мерзостные пытки, кровь, слёзы, слюни. Но я служу своей стране, а для её блага я готов на всё. Переводите, переводите.