Хочу ему сказать, что живу в монастыре уже четыре года. Но не решаюсь. Лучше смолчать. От прошлого моего колкого замечания до сих пор синяк на руке. Раньше он не бил меня. У Леши не так уж и плохо получается уничтожать меня морально. Но в последнее время я научилась закрываться от него ментально. И он все чаще выходит из себя. И все чаще причиняет мне боль физическую.
Стягиваю с себя халат. Ткань падает на пол. На мне только трусики — ничего больше. В комнате прохладно, кожа покрывается колкими мурашками. Но я знаю, озноб не от сквозняка. От его ледяного взгляда. Даже так, будучи пьяным, он не хочет меня.
— Черт, была бы ты лет на десять моложе, у меня бы встал. Сиськи, что ли, сделать тебе? И так не было, а теперь еще и не стоят нихера… — в его брезгливом тоне столько желчи. Клянусь, я на вкус ее ощущаю, на языке. Прикрываю глаза.
— Я твоего ребенка два года выкормила грудью…
— И че? Мне теперь дрочить на эту мысль? — его злит моя реакция. Я ведь не плачу, не обижаюсь. Ему не удается больше довести меня до истерики. — Че ты тощая такая? У Лехи Смирнова жена — сиськи, жопа — есть за что подержаться. А ты, блядь, че умеешь? Ни трахаться, ни готовить…
— Что-то ты ничего такого не говорил, пока жрал мои котлеты, — схватив с пола халат, натягиваю обратно. Меня трясет. Сукин сын, добился-таки своего!
— И че? Мне теперь дрочить на эту мысль? — его злит моя реакция. Я ведь не плачу, не обижаюсь. Ему не удается больше довести меня до истерики. — Че ты тощая такая? У Лехи Смирнова жена — сиськи, жопа — есть за что подержаться. А ты, блядь, че умеешь? Ни трахаться, ни готовить…
— Что-то ты ничего такого не говорил, пока жрал мои котлеты, — схватив с пола халат, натягиваю обратно. Меня трясет. Сукин сын, добился-таки своего!
— Че ты сказала?! А?! Безрукая! Да ты молиться на меня должна! Я деньги зарабатываю в эту семью! А ты, дармоедка, дома сидишь!
— Я с твоим ребенком дома сижу! И на кого молиться? На тебя и твою мамочку, за то, что постоянно с плинтусом меня ровняете?!
Не успеваю договорить — хлесткая пощечина выбивает весь дух. Схватившись за ушибленную скулу, отстраняюсь, ошарашенно смотря на него.
— Еще слово плохое о моей матери скажешь, я тебя прикопаю прямо здесь… поняла?!
Опускаю взгляд на свои руки. Трясутся. Черт. Спешу натянуть майку. К чертям эти воспоминания. И семейную жизнь. В гроб меня вгонят. Захлопнув шкафчик, иду в тренажерный зал.
Выбиваю весь дух из своего тела. Беговая дорожка, силовые упражнения. Делаю все это, пока тело не начинает дрожать от усталости, пока голова не становится абсолютно пустой, без единой мысли, без единого страха. Только с приходом опустошенности меня отпускает. Больше нет удавки на шее, теперь могу нормально дышать.