— Да, приятель, — я похлопываю брата по ноге и ободряюще улыбаюсь, — нарисуй маму.
Когда пастор спрашивает, есть ли желающие подойти и сказать пару слов, я с нетерпением жду, затаив дыхание. Мои мышцы натянуты, словно струна, и мое шестнадцатилетнее сердце все еще наивно надеется, что отец встанет и скажет что-нибудь.
Конечно же, нет. Мои надежды разрушаются так же быстро, как и появляются. Кроме того, все остальные растворились в светских беседах.
Проглотив отвращение, я отпускаю руку Джареда и встаю, чтобы сказать что-то для мамы, когда один из моих ангелов — Ретт — говорит мне.
—Я сделаю это.
Он проскальзывает между скамьями и нашими ногами и гордо проходит вперед. Он занимает трибуну с чувством собственного достоинства. Осанка Ретта и вызывающий огонек в его глазах не оставляют у всех собравшихся места для сомнения — ему есть что сказать. Он встает рядом с подставкой, на которой стоит портрет моей матери. Прекрасный снимок, сделанный еще тогда, когда мама улыбалась во все лицо. Ее пронзительные голубые глаза, точно такие же, как у Коннера, светились изнутри, замечая абсолютно все. Мой милый Ретт… он совершенно неуместен здесь. Он слишком добр: обладатель нежной души, парень, пишущий стихи и прислушивающийся к зову сердца… естественно, что его родители и другие дураки, живущие в городе сплетников, уверены в том, что он гей, и этим они ежедневно пытаются усмирить его дух.
Ретт прочищает горло и смотрит прямо мне в глаза. В его взгляде я замечаю неприкрытую ярость.
— Когда Бог создавал женщину, он имел в виду мисс Анну. Она всегда заботилась о нас — педиках, — он смотрит на своих родителей, — об их братьях-неудачниках, — Ретт бросает Джареду ухмылку, — и любила своих удивительных детей больше всего на свете. — Его лицо на мгновение мрачнеет, когда он смотрит на меня и Коннера. — У нее было больше денег, чем у кого-либо в этой комнате, но она хотела того, что невозможно купить за деньги. Поскольку невозможно купить любовь и честность тех, кто должен отдавать это добровольно.
Мой отец вздрагивает в своем кресле, но Ретт пригвождает его взглядом.
— Это не помогло защитить ее детей от зла, и я чертовски уверен, что не сможет больше купить наше молчание. Ты больше не сможешь навредить ей и причинить боль, потому что там, куда она ушла, нет места для таких, как ты. Все вы, жалкие ублюдки, будете гнить в аду, который я представляю, как обитель, в которой вам самое место. Так что, лучшие из Саттона, вы все вместе можете поцеловать ее, меня и ее детей в задницы и идти на хрен!