— Ты — Белая королева, — отвечает мой муж и салютует в ответ на очередное пожелание долгих лет и здоровья. Лишь чуть-чуть пригубив вино, возвращает кубок на стол, облизывает губы — и я задыхаюсь, краснею, опускаю взгляд в тарелку. — Умереть, Мьёль, проще всего. Добровольно люди умирают лишь от страха жить в мире, который изменился быстрее, чем они успели приспособиться к новым правилам. Или, — он прикрывает глаза, сглатывает, — чтобы отдать свою жизнь за другого. Тебе не на кого разменивать молодость, моя королева.
Понимает ли он, как сильно меня ранят эти слова? Он кажется таким наивным в некоторых вещах, как будто и представить не может, что в реальности все совсем не так, как в том мире, откуда он пришел. И в то же время он уже ни раз показывал блестящий ум и стратегию. Возможно ли, что Раслер в самом деле безумен, как о нем говорят?
Я уже открываю рот, чтобы сказать, что истинная дочь Короля Севера должна была умереть, чтобы не позорить имена предков, но стены замка сотрясает чудовищный удар. Стеклянный дождь стекол летит в нашу сторону — я цепенею. Вижу, как смертоносные капли вот-вот проткнут мою плоть. Закрываю глаза и шепчу молитву. Боги все видят, они сделают то, на что мне не хватило смелости.
Но… ничего не происходит. Лишь легкий шорох и вздох нарушают мой разговор с богами.
— Ты в порядке, моя королева?
Я открываю глаза: Раслер нависает надо мной и рассеянно скользит ладонью по глубокой царапине на щеке. Один из осколков насквозь пробил его плечо, красная грань торчит наружу, как клюв хищной птицы. Кровь медленно стекает по его лицу, обнимает подбородок, словно дорогой шелк, капает на сорочку. Но на безупречном лице нет и полутона боли. Лишь немой, обращенный ко мне вопрос. Говорят, его тело закалялось в обители самой Костлявой, поэтому ни одно оружие смертных не может ему навредить.
Я отгораживаюсь от криков перепуганных гостей. Они — как стервятники, которых спугнули с гниющей туши.
Он прикрыл меня собой. Мой безумный король, мой нежеланный муж.
Пальцы сами собой касаются кровавого росчерка. Должно быть, останется шрам. Мне больно от одной мысли, что это безупречное лицо станет чуточку хуже, и в груди все сжимается, стоит лишь представить, как грубо лекарка будет орудовать иглой. Нет, я сделаю это сама.
Раслер перехватывает мою руку — кажется, ему точно так же нет дела до того, что происходит вокруг. Его щеки горят румянцем, как будто он бесконечно смущен, но мой король мягко размазывает свою кровь по моим губам, следит за тем, как я жадно слизываю соленый нектар.