Почкин, не поворачивая головы, стоя неподвижно и сосредоточенно, сказал:
— Я кончаю, и позвольте мне, товарищ Глушко, остаться при своем мнении. Все наши силы должны быть брошены в данный момент на выполнение плана.
Александр, давно сжимавший кулаки в карманах, вскочил на ноги.
— Гринцевич, прикинь пару минут!
— Хватит!
— Полночь скоро — с ума сойти.
— Да пусть скажет.
— Хватит! Наговорили сорок коробов. Завтра не отдыхать, работать.
— Я не буду говорить длинно. Две-три минуты. Я только хочу сказать, что мы не против бригады, но наше предложение об участке пусть все-таки рассмотрит партком — собрание действительно пора кончать. Вениамин Петрович говорил много и красиво, я так не умею. А вот приведенные им факты только оболочка правды. Не верю я ему, слишком он кругленький, как куриное яйцо. — Растерянно переждав неожиданный всплеск смеха в зале, Александр, глядя сверху вниз на затылок Афони, шевельнул руками, затем торопливо спрятал их за спину. — Есть правда, Вениамин Петрович, а есть видимость правды. Пусть будет бригада, но такая, где мы сами все… Нам не надо учетчиков, механиков и прочих, людям верить надо, мы требуем, чтобы нам верили.
— Правильно-о! — тотчас выкрикнул Афоня Холостяк. — Пусть в парткоме обмозгуют, а потом решим на другом собрании.
— Товарищи!
— Что? Опять сначала?
— Вношу предложение. Нерешенные вопросы перенести на очередное собрание.
Почкин стоял у трибуны и, склонив голову, слушал со спокойным лицом, и Александр впервые почувствовал холодную и расчетливую силу этого человека. Он требует план, и формально он прав, против этого трудно возразить. Они сейчас остались как бы один на один, и никто, кроме Ирины, не обратил внимания на их молчаливый поединок, но и она не могла представить себе всей сложности охватившего Александра чувства; Почкин, низенький, стареющий и бодрый человек, всегда собранный, подвижный, утомительный в своей педантичности, был хорошо знаком и раньше, но сейчас из-за его привычного облика проглянуло нечто другое, гораздо большее. Оно не умещалось в обычные представления о Почкине и было незнакомым, было враждебным и скользким — нельзя ухватиться, выдернуть и выставить перед всеми.
«Вот леший», — подумал Александр опять с некоторой растерянностью и, опускаясь на место, толкнул елозившего рядом Афоню. Собрание сильно затянулось, его решили отложить до следующего выходного, но расходились не слишком охотно, и в темных улицах поселка долго слышались голоса.
17
Протолкавшись к выходу, Александр взглянул на часы, было поздно, около одиннадцати. Уже через несколько минут после своего выступления он посмеивался над своей горячностью, мало ли было и будет подобных стычек? Ну что Почкин? Не могут все думать одинаково, его право, в таких случаях нельзя давать себе волю — додумаешься черт знает до чего, кажется, он наговорил всякой чепухи, теперь Почкин занесет его в особый разряд, но и это не так уж важно. Они договорились с Ириной сегодня вечером встретиться, и он, кажется, все испортил, хотя уже не мог без нее, и думал о предстоящей встрече весь день, и забыл только под конец собрания, во время выступления главного инженера.