— Я тебя понимаю, — отозвался Васильев. — Много нехорошего пока и в самих людях. Не так уж надолго и приходят они на землю, должны бы добрее друг к другу относиться.
— Не о том я, Павлыч, не понял ты, я о большом зле. Живут, живут люди спокойно, друг к другу в гости приезжают, хорошие слова говорят. А потом начинают один другого убивать и калечить, только пыль столбом. — Зябко передернув плечами, Александр потер заслезившиеся от дыма глаза и замолчал; наверное, в такой глухомани, рядом с веселым костром не понять жестокости и явной неразумности. Васильев, глядя в костер, что-то тихонько напевал, какой-то один бесконечный мотив без слов, и сразу было видно, что ему хорошо и нет ему сейчас никакого дела ни до войны, ни до мальчишеских рассуждений Александра.
— С этой долиной, Сашка, связана одна из лучших историй, которые я когда-либо слышал, — сказал он, поправляя обгоревшие и опавшие в стороны от огня сучья. — Коряки рассказывают ее нараспев. Лет пять назад я ходил на сплав, у нас там был повар-коряк, безбородый такой человечек, как высушенный корешок, вот он и рассказывал по вечерам всякие вещи, со всех бригад приходили слушать.
— Расскажи, — попросил Александр, приподнимаясь на локоть и сонно моргая.
— Долгая история… Поздно, зарю проспим. Ты сегодня ахал весь день, а вот посмотришь еще, какие здесь зори.
Васильев стянул сапоги, придвинул к огню ноги, от насыревших портянок сразу заструился мутный парок.
— Да я так и не смогу рассказать, это надо коряком, вероятно, родиться. И вроде бы ничего особого и нет в этой истории — отец, сын и охотница-девушка… Корячка. А сын с отцом русские, даже дворяне. Они вроде бы поселились в этой долине еще в прошлом веке, после того как отец, молодой гвардейский офицер, застрелил свою жену и ее любовника, чуть ли не генерала. Сыну было всего два года, когда они здесь появились. Отец думал воспитать сынишку, чтобы тот и не знал о существовании женщины, тогда на земле еще могла быть такая возможность. Он объявил Веселые протоки своим владением, построил юрту, стал охотиться и торговать с американцами мехом и золотом, завтра я покажу тебе это место. Коряк называл офицера «большим господином», говорят, к нему сами приходили соболи — он, очевидно, их прикармливал. А потом случилось то, что всегда случается в таких историях: сын вырос, разумеется, встретил девушку-охотницу и ушел вместе с ней. Отец проклял его и умер, а у девушки родился сын-богатырь, он спасал людей от бед и врагов — видишь, как просто. А когда коряк рассказывал, то у него и ветер был, и деревья в тайге падали, и волки выли, и куда-то стада олешков неслись. Я слушал и всегда чувствовал, что где-то рядом край земли. Океан… Ну ладно, давай спать. Хватит. Подвинь немного в костер вон тот пенек и спи.