Не понимал его страхов, не понимал его нерешительности.
«Почему ты просто ему не врежешь?» — спросил он после того злосчастного Дня Рождения, — «Он же явно слабее тебя».
С тех пор Умарс больше ничем с Кимом не делился. Потому что не мог объяснить. Действительно, почему бы просто не врезать Данге?
Выпустить когти, прижать уши — и кинуться с боевым кличем. Любая жаба сбежала бы. Но не Данга.
Потому что Данга был смелее, сильнее, лучше. Ким бы мог врезать Данге. Но не Умарс.
Умарс был слабым, мелким и завистливым.
Он завидовал Киму — потому что он большой, взрослый и старший брат, и за него хотят выдать Лиль — замечательную Лиль с теплыми руками и спокойным голосом, единственную живую душу, которую не иначе как случайно занесло в Мрыклину компашку. И он почувствовал радость, когда Лиль сказала, что ей не нравится эта идея, он чуть не заплясал тогда — хотя, казалось бы, впереди его ждало возвращение в класс, к Данге, который запомнил его лицо и имя. И ему стоило больших усилий, чтобы фальшиво брату посочувствовать.
Ким был… чужой. Умарс надеялся, что приедет кто-то свой, родной и близкий, но не вышло. Нет, он старался, он правда старался — в этом ему не откажешь, но… Лучше бы просто убирался обратно! Лучше бы не пытался стать Умарсу братом! Ким полез разбираться, и рушил, рушил, рушил привычный миропорядок. Раньше Умарса не замечали, и его более чем устраивало такое положение вещей, а из-за Кима — заметили. Или вот, например, мама всегда спускалась к завтраку, а вчера, принюхавшись, сказала, что больше не будет: от запаха Кима у нее болит голова. Теперь подносы приносят ей в комнату и уносят — почти не тронутые.
И при всем при этом Умарс понимал — Ким хороший. И его неприязнь к брату заставляла чувствовать себя еще более жалким, чем обычно.
Потому что хороший человек, какой-то другой, не Умарс, смог бы подавить в себе эту гадкую зависть. Зависть к человеку, который взрослее, сильнее, веселее… И может дать Данге по морде.
— Рак, — продолжала Мрыкла, — повышенный риск развития туберкуле…
— Не за столом, — мягко осадил ее Ким, но Умарс видел блеснувшие в свете ламп клыки, — такие вещи за столом не обсуждают.
— Но Ким, ты же гробишь не только свое здоровье. Пассивное курение…
— Умарс, — перебил Ким, — мне кажется, доктор сказал, что повязку можно было снять еще вчера?
— Я… — протянул тот, — к ней как-то привык. Забыл. Извини.
— Да ничего, а вот твоя сестра могла бы и проследить, — Ким отложил вилку, — раз уж она так увлечена медициной…
Ну вот. Опять его используют как средство давления. Мама вспоминает про Умарса, когда надо попросить у папы денег; Мрыкла — когда надо похвастаться своим добросердечием перед подружками; папа — почти никогда…