В кабинете повисло тягостное, давящее на нервы молчание.
— Пошел вон, — четко произнес мой отец. — Пошел вон отсюда!
Я едва успела отступить назад, когда из кабинета пулей вылетел молодой мужчина в темно-зеленом камзоле, расшитом золотой нитью. Яростный взгляд его глаз цвета болотной тины прожег меня насквозь прежде, чем незнакомец успел взять себя в руки.
Он был выше меня на две головы. Его безукоризненную внешность с благородным лбом, пересекаемым выбившейся прядкой светлых волос, и высокими тонкими скулами портил, на мой вкус, лишь нос с легкой горбинкой да жесткая складка у уголка тонких губ. Эта складка, пожалуй, меняла весь его облик, придавая внешности обычного франта легкий налет хладнокровного мерзавца.
Я сдержанно кивнула и чуть присела, ровно настолько, насколько обязывал меня этикет, больше мечтая о том, как бы отвесила гостю крепкую пощечину за тон, с которым он смел разговаривать с моим отцом.
Мужчина некоторое время молча и растерянно разглядывал меня, затем развернулся и быстрым шагом удалился прочь.
Через несколько секунд отец вышел из кабинета. Видимо, он желал убедиться, что неприятный гость ушел, а не топчется под дверью.
Встретившись со мной взглядом, папенька застыл на месте, застигнутый врасплох моим присутствием, и тихо спросил:
— Ты… ты же все слышала, да?
Я мрачно кивнула. Отрицать этого не имело смысла.
Папа замешкался, сильно бледнея, затем наклонился и крепко-накрепко меня обнял:
— Не думай об этом, Кларисса. Я решу все наши финансовые проблемы. И… только ты примешь решение, когда и за кого тебе выходить замуж. Все эти вещи тебя не коснутся, обещаю. Я что-нибудь придумаю… должен придумать. Только умоляю, не говори матери! У нее такое хрупкое здоровье, ей ни в коем случае нельзя нервничать...
Папенька много еще чего наговорил, стараясь меня успокоить, — хотя успокоение требовалось больше ему самому. Но при всех его заверениях, было очевидно, что он находится в крайней степени отчаяния, а значит, наше положение не просто плохо — оно чудовищно.
Это открытие поразило и легло на душу тяжким бременем.
Я ощутила, что вещи, казавшиеся незыблемыми в моем тесном комфортном мирке, в одно мгновение рассыпаются в ничто. Что и моя семья, несмотря на все наши регалии, может оказаться в уязвимом положении.
И боги мне свидетели, я никому больше не позволю давить на отца, как это сделал тот светловолосый мерзавец.
В волнении я пришла в библиотеку, куда принесли меня ноги. В голове роилась тысяча бессвязных мыслей. Что я могу сделать? Как мне быть?