Я говорила несколько часов, прерываясь лишь на короткую трапезу, о которой распорядился государь, заметив, что я едва не падаю от голода. Проглоченное мясо с гарниром легли тяжелым комком, который я запила добрым вином, смакуя каждый глоток как в последний раз, и мое повествование продолжилось.
Государь не перебивал. По его лицу скользили то едва сдерживаемое удивление, то недоумение, то злость, а пару раз мне показалось, что на губах мелькнула улыбка.
Под конец я чувствовала себя полностью опустошенной. Римерий молчал. Понять, о чем он думает, было невозможно. Он не сказал ни слова по поводу рассказанного мной.
Это пугало.
Мы посидели в долгой, затянувшейся тишине, а затем государь встал, попрощался и вышел. Через минуту меня окликнул страж. Пора было возвращаться.
Но вопреки моим ожиданиям, меня привели не в тот тесный каменный мешок, в котором я сидела прежде, а в сухую теплую комнату с настоящей кроватью и уборной. На покрывале лежало простое серое платье и чистое исподнее.
Это давало надежду. Перво-наперво я вымылась, а после сразу легла спать, с восхищением ощущая свежесть постельного белья.
Но радовалась я недолго. После сна принесли сносный простой завтрак и даже пару книг, прошло время, и я пообедала. Новый прием пищи, снова сон. Ко мне больше не стучался страж, и к очередному сну я уходила с очередной порцией тревожных дум.
Так минуло несколько дней. Дурные мысли наваливались с новой силой. Я знала государя не так хорошо, чтобы быть уверенной, что рассказанное ему облегчит мою участь. Временный комфорт мог быть лишь наградой за откровенность, не более того.
Я дочитывала одну из принесенных книг, когда в замочной скважине двери камеры провернулся ключ.
Взволнованно встала, и тут же осела.
Вошедший оказался тем же тюремщиком, который забирал меня к государю. В его руке висел пустой мешок.
— Доброго вечера, миледи. Это вам следует одеть на голову. Со всем уважением, но если вы не сделаете это добровольно…
— Сделаю, — поспешно сказала, не желая терять те крохи гордости, которые были мне позволены.
Значит, суд уже провели без моего личного присутствия. Вот и все.
Дрожащими руками я натянула холщевый мешок, чувствуя, как он пахнет соломой. Меня взяли за плечо и потянули. Ноги не желали идти, но я приложила всю силу воли, чтобы не заставлять себя тащить.
Идти в полной темноте оказалось сложнее, чем я думала. Голова чуть кружилась, когда меня разворачивали на поворотах или останавливали перед ступенями. Пока мы шли, я неспешно размышляла, где именно меня будут казнить.