В тот день мы ели пирожные, пили кофе под рассказы Ильи Романовича. Мне нравилось слушать ему. Видеть, как он улыбается, когда вспоминает, что-то приятное и веселое для себя. Я запоминала каждую его эмоцию, чтоб потом вспоминать ее перед сном.
С того дня я часто бывала в кабинете ректора. Чаще всего мы проводили это время вместе, но бывали дни, когда Илья Романович был занят и я рисовала в своем альбоме, сидя на его диване.
Рисовала я в основном эскизы новых нарядов, но они были необычными для меня, так как рисовала я мужские костюмы. И каждый раз, придумывая новый наряд на месте мужчины, я представляла Илью Романовича. В какой-то момент я поняла, что рисую то, что подойдет ректору, отметая все, что не подойдет. Мысленно, я называла себя: личный тайный дизайнер Ильи Громова.
Дома в тайне ото всех я рисовала ректора. Профиль. Анфас. Голым по пояс. Прорисовывая каждую деталь, которую запоминала каждый раз при встрече. Мой домашний альбом был полон рисунков с ректором. Я тщательно прятала их под матрасом, боясь, что кто-то их найдет и всем будет известно о том, что я любуюсь и провожу время с ректором.
Илья Романович всегда интересовался, не болит ли ему что-нибудь? Хочу ли я чего-нибудь? Пугает меня то или иное. Мне льстила его забота и взгляды, которыми он смотрел на меня. С нежностью и трепетом.
Но никогда с жалостью.
Как то он признался, что для него я как олененок Бэмби. Маленький. Хрупкий. Требующий любви и ласки. Именно поэтому он всегда называл меня Олененком. Я привыкла к этому прозвищу и воспринимала его как еще одно производное от моего имени.
Иногда я учила ректора языку жестов. Осваивал он медленно, но кое-что он мог уже понять, когда я говорю жестами.
Секретарша ректора с каждым разом становилась все злее и злее, при виде меня, но Илья Романович не позволял мне оставаться с не больше чем на минуту.
Незаметно для себя я перестала вздрагивать от прикосновений ректора. Даже больше, порой я сама касалась его рук. Я медленно водила пальцем по его раскрытой ладошки, пальцам. Я впитывала каждую свою эмоцию от этой манипуляции. В эти моменты ректор не шевелился и позволял мне делать все, что я хочу.
А мне… Мне хотелось больше, чем касаться его рук. Я хотела коснуться его лица. Прижаться к нему. Я хотела ощупать его всего. Мне хотелось чувствовать его кожу под своими пальцами. Узнавать какая она разная на разных участках его тела.
И это было странно, потому что отца я касаться не хотела. Боялась.
Я пыталась как-то, но коснувшись, чуть не заплакала, чем расстроила папу и Настю, мою мачеху. Я пробовала касаться и других, но идея оказалась провальной. Прикосновения по прежнему вызывали во мне ужас и адские воспоминания. Я могла касаться только мужчину, что пил со мной чай или кофе во время лекции.