Голос мертвой королевы поднялся до пронзительного свиста, разноцветный торнадо взвился, закружил Роне, швырнул его сначала об стену – а затем вынес обратно в сад и захлопнул двери башни.
– Демоница! – восхищенно, с искренней ненавистью прошептал Роне. – Провалиться мне в Ургаш, если ты не пожалеешь!
Черные, потрескавшиеся губы его сочились кровью, но он улыбался. На этот раз он не отступит. Ни за что. Он предлагал сделать так, чтобы хорошо было всем. Но раз Зефрида ему отказала – что ж, сама виновата. Хотела чудовище – получит чудовище, дери ее Мертвый!
Глава 18
О продутом чердаке и скрипучих уравнениях
26 день холодных вод, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Шу не слишком хорошо помнила, как вместе с Энрике и Бален добралась до гостиной Кая. В голове по-прежнему выл ураган, плакал дождь и кричал новорожденный брат, так что Шу не сразу разобрала, о чем ее спрашивает Баль. Услышала лишь знакомое имя, отозвавшееся приступом головной боли и страха.
– …кто там был, Бастерхази? – Баль склонилась над полулежащей на диване Шуалейдой и обеспокоенно заглядывала ей в глаза.
– Не знаю, – просипела Шу и обессиленно опустила веки.
Она правда не знала. Все так запуталось! Да, она вспомнила, что произошло в башне Заката тринадцать с половиной лет назад, когда родился Каетано. Но воспоминание запутало ее еще больше. Разве могла она, девочка всего двух с половиной лет, убить полпреда Конвента и десяток ни в чем не повинных людей? И почему ей упорно кажется, что виноват в нападении на маму был не тогдашний полпред шер Кельмах, а Роне Бастерхази? Откуда эта жуткая черно-огненная тень, ведь шер Кельмах был светлым, и его стихия – земля, а не огонь…
Шу сжала виски ладонями, чтобы хоть как-то ослабить боль. Казалось, голова превратилась в колокол, и каждый удар сердца отдается болезненным, ослепительным гулом.
– Тебе больно? – Поверх ее рук легли ладони Бален, и колокол несколько утих. По крайней мере, теперь Шу хотя бы могла говорить.
– Мне?.. Я хочу домой, в Сойку. Ненавижу… Боги, как я ненавижу интриги и тайны! Будь они все прокляты!
– Злится – значит жить будет, – усмехнулся бледный Энрике, подсовывая Шу стакан с водой.
Шу отпила, радуясь прохладе в ободранном горле и стараясь не шевелиться. Покачав головой, Энрике повел ладонями по глазам Шу, прикрывая ей веки, аккуратно убрал с висков руки ее и Бален, сам приложил ладони. Через минуту или две головная боль стихла. Шу расслабилась, открыла глаза и уперлась взглядом в капли пота на лбу и воспаленные глаза светлого шера. Четко обозначились тревожные морщинки у рта и между бровей. Жемчужное сияние жизни померкло и сжалось.