– На данный момент я выловил у него последний фантом. Последнее то, что вызвало у него чувство страха. А теперь смотрите сами.
Взмах руки, и оболочка задрожала в воздухе, перетасовывая все застывшие кадры. Пошла цветная картинка.
На ней отобразилось знакомое мне действо. Ночь, песчаный берег, разрушенный мост, соединяющий столицу с пригородом.
– Сейчас вы видите то, чего видел ваш пленник. Его же глазами вы видите все происходящее, – поясняет нам призрак.
Эфемерная оболочка меняется каждый раз. Вот сейчас мы видим, как тот погружается в какой-то катер. Поглаживает приклад автомата, проверяет заполнение обоймы, загоняет патрон в патронник. Смотрит на тучного вида мужчину, который что-то говорит и говорит. Нам, правда, не слышно. Вообще, здесь разговоров нет. Мы смотрим немое кино. Тот мужик, похоже, отдает приказ, виднеется его злой оскал, сморщенный лоб и налитые яростью его глаза. Появляется еще пара таких бандитских рожей, но его внимание приковано к дальней точке. И он целится из автомата. Пока не стреляет, видимо, ждет приказа. А та самая дальняя точка все приближается и приближается, из смазанной цели превращается в четкую картинку, но все равно до нее слишком далеко, чтобы точно попасть.
Стоп! У меня тут же сбивается дыхание. Это что получается? Получается… Получается… Да черт возьми! Это же лодка! Наша надувная лодка! На той самой лодке, где я вместе с Мотором и Сандрой пытался перебраться через реку в столичный город. Далее следует все по моему сценарию.
Лодка чуть сдувается, вижу, как Мотор безуспешно пытается вырулить в безопасную сторону. Сандра, похоже, наклоняется к воде. Помню тот жуткий момент, когда я стал уходить вниз, ко дну, где над головой сомкнулась толща воды. И я шел ко дну. Я был ранен, причем смертельно. И мне тогда не хотелось топить лодку раньше времени, когда пули прошили ее. Отчетливо помню голос Сандры, наполненный слезами. Помню, как грязно ругался Мотор.
От этой картинки мне становится не по себе, потому что до того момента боль утраты немного отходила. А тут снова все всколыхнулось, картина, отображаемая эфемерной оболочкой, бередила незажившие в душе старые раны. Меня всего колотит, смотрю на обмякшее тело унарника. Спрашивается, он тут причем? Он выполнял приказ. Если не он, так кто-то другой бы пустил автоматную очередь в нашу сторону.
– А в чем его страх, собственно? – осведомляюсь я. Стараюсь выдать так, чтобы в голосе не было дрожи. – Кого испугался?
Нулевой говорит не сразу, он будто тщательно раздумывает свой ответ. А потом все же выдает: