Все, конечно, хохотали, но разумели, что за этими шутками кроются серьезные мысли. Соколов к себе располагал особым чувством справедливости и какими-то новыми знаниями. Слушали мы его охотно, хотя многого не понимали. Он нам объяснял, что такое самодержавие и капитализм, рабочий класс и крестьянство. От него мы впервые услышали о революционерах, большевиках.
Эшелон шел медленно, иногда долго стоял на станциях, но наконец мы добрались до фронта и сразу же попали в Саракомыш, обложенный турками. Началась тяжелая окопная жизнь. За три года пришлось участвовать во многих сражениях. Особенно памятны бои за первоклассную по тому времени крепость Эрзерум. Был я и в Карсе, был и на других участках фронта. Немало товарищей полегло, к смерти и крови мы пригляделись вдоволь. Не пощадила и меня вражеская пуля — ранила в руку.
Но где бы ни приходилось бывать, я всюду встречал если не самого Соколова, то таких же людей, как и он. Они всегда знали не только то, что делается на нашем и других фронтах, но и в глубоком тылу. Они доставали газеты, получали особые письма и листовки. И обо всем, что узнавали, старались поведать каждому солдату.
Следует сказать, что характерное для других фронтов было и у нас. Все острее становились протесты против войны, все чаще повторялись случаи дезертирства. Некоторые части отказывались стрелять, ходить в атаку. Как всюду, так и у нас происходило братание солдат. В частях и соединениях появились солдатские комитеты. В бурной горячке предреволюционных дней избрали и меня в полковой комитет, а затем и в дивизионный.
Весть о Февральской революции пришла к нам внезапно, как приходит ледолом, когда речной панцирь долго буреет, вздувается, пучится, а потом вдруг дыбится, взрывается и могучим вешним потоком уносится в небытие Падение самодержавия было встречено у нас ликованием. И не только солдатской массой, но и большинством офицерства. Появились красные флаги, красные банты. Созывались митинги, произносились речи. Но каждый задавал себе вопрос: что же будет дальше? Война до победы или немедленный мир? И снова в вихре событий столкнулись классовые интересы двух противоположных сил.
Месяц за месяцем уходил, а войне все еще не видно было конца. Гневом кипел фронт, тревожные письма получали солдаты из дому. И, несмотря на угрозы офицеров, дезертирство усилилось.
К осени наш полк попал на переформировку. Командовал им в то время подполковник Лабунский. Это был помещик средней руки, незлой и неглупый. Он превосходно знал настроения солдат и в это опасное время пытался играть роль демократа. Бывало, зайдет в казарму и непременно скажет: