А мне становится душно. Ольга так размеренно произнесла страшные вещи, которые у нормального человека в голове не укладываются, и как будто заранее знала, что подобное можно ожидать от своего мужа.
— Я не хочу в этом участвовать, — добавляет Ольга и вновь медленно проводит пальцами по щеке Димы. — Решать тебе, но я прошу не делать этого со мной.
Она гладит его и знает, как нужно касаться Димы. Мягкими и нежными шажками уводит разговор от опасной темы и я вижу, что он больше не сопротивляется. Он действительно устал от собственного безумия и вдруг кажется потерянным и сбитым с толку. Неотрывно смотрит на нее и видит, что она спокойно, без привычного болезненного нерва дотрагивается до него и впервые за несколько лет смотрит на него как на мужа.
— Паша дал тебе слишком сильные таблетки, — он прячется за усмешкой.
— Да, — Оля кивает. — Мне трудно стоять на ногах. Отнеси меня в машину, пожалуйста.
ОЛЬГА
Дима берет меня на руки и разворачивается к выходу. Я не вижу Пашу и не хочу искать его взгляд, не сейчас, но я знаю, что сделала всё правильно. Дима относит меня во внедорожник и помогает забраться внутрь. Он наклоняется и усаживает меня на кожаное сиденье, с которого я тут же соскальзываю, отдав последние силы на недавний разговор с ним. Паша не ошибся, когда говорил, что я слишком мало поспала, но я не чувствую себя уставшей, только вот тело не слушается и даже как будто принадлежит кому-то другому.
— Ты вообще не спала? — Дима хмурится и обнимает за плечи, чтобы помочь вытянуться во весь рост.
— Спала…
Я не узнаю его пальцы, их короткие и непривычно бережливые прикосновения. Если закрыть глаза, то можно представить на его месте Пашу. Я сделала так на площадке, чтобы уговорить себя подойти к Диме и сказать всё, что задумала. Но мираж все же рушится, у Димы резкий мускатный одеколон и запах тела иной, густой и обволакивающий. Было время, когда я любила его, утыкалась в крепкое плечо мужа и дышала им, вдох за вдохом.
Давно было.
Дима обходит машину и садится рядом, немного подвигая меня. А я собираю ноги под себя и утыкаюсь лицом в коленки, и угадываю, как сверху опускается пиджак Димы. Он укрывает меня и бросает водителю короткое “в загородный”. Я даже благодарна ему, потому что меньше всего хочу сейчас оказаться в нашем доме. Я вообще никуда не хочу, согласна на салон немецкого внедорожника, ведь Дима до сих пор не пришел в себя. Он по-прежнему скован невидимой веревкой и не трогает меня. Убрал руки и молчит, хотя его странное напряжение передается мне по воздуху.