Между Числом и Словом (Москва, 1969, апрель)
Я давно не делал ничего подобного (и если честно, не делал никогда по-настоящему, только на Мадагаскаре во время учения), и поэтому чувствовал себя выжатым, как подсолнечный жмых. Нужно было тихо посидеть и перевести дыхание. К тому же единственое — и слава Богу, что тусклое, замызганное — окошечко длинной, как подзорная труба, дворницкой выходило на кошмарно-красную глухую торцевую стену какого-то дома, где кирпичами выложены были профили трех большевистских кабиров. Будь Фархад в своей подлиной сущности, он просто не смог бы жить здесь. А так — мог.
Говорят, что можно жить и в дерьме. Но лучше тогда уж не жить вовсе!
— Просыпайся, воевода, — сказал я. — Враги подходят.
Он поднял на меня закрытые глаза.
— А, это ты, диперан. Живой. А я вот, видишь, не очень. Васька Шуйский не сумел меня отравить, а эти — сумели! Одначе куда Шуйскому до них.
Голос его был медленный и скрипучий.
— Что случилось, Михаил Васильевич?
— Черный дождь пролился, летейский дождь!
— Черный дождь?
— Ты не знаешь: это хорошо, что не знаешь. Летейский дождь. Драконий яд. Драконий яд зеленый: с водой смешать, по ветру развеять, на кого Бог пошлет. Как же ты уцелел?
— Не знаю, воевода.
— Должно, заговоренный ты. А может…
— Что?
— Али не было тебя в Руси? Над Русью да окрест дождь шел.
— Не было, воевода. Ты разве не помнишь? Отправили меня в Африку, в древний разрушенный город.
— Вот: драконье логовище, боги пауков.
— Что сделать для тебя, воевода?
— Что можно сделать: ничего, помрет воевода. Помрет насовсем. А басурманин метлой еще помашет, помашет!
— Помочь тебе — чем? Ксериону дать?
— Ксерион — для тела, не для духа, нет! Они мне дух подкоренили. Всем нам — дух, всем!
— И что же — никого?..
— Может, Брюс, колдун хитрожопый, где-то обретается — да вот ты живой вернулся. Восстанавливай Орден, диперан. Слово мое тебе такое: возрождай Орден. Ибо близок час! Зверь на пороге! Зверь встает!
— Средства нет, воевода. От всего меня отрезало.
— Ищи. Думай. Не бывает так, чтобы. Задумано было — иначе. Все, отпускай меня, диперан. Дай одному побыть. Не в силах больше!
— Священника?
— Живого татарина отпевать? — усмехнулся комтур. — Сами себе мы теперь и священники, и гробовщики, в живых домовинах лежим!
— Ответь, воевода, если знаешь: кто это сделал?
— Знаю. Ответить не могу. Заклятие наложено. Такие это твари: богомерзкие! Ну, да и тебя они нет, не оставят в покое: объявятся сами. Готовься ко всему, таинник. В любую минуту!
— Подскажи хоть что-нибудь!
— Георгия ищи: первого! Был он у меня, а теперь — незнамо где: забыл.