Выслушав выдуманные жалобы девушки, Эристель прописал несчастной пить обыкновенный ромашковый чай и хотел было удалиться, как вдруг почувствовал, как Найалла незаметно от кормилицы всунула ему в руку записку. Лекарь с трудом изобразил неловкое замешательство в тот миг, когда ему хотелось от души ударить девушку по щеке. Эти детские игры раздражали его хуже скрипа несмазанных колес. Однако он все же принял записку и, распрощавшись с больной, покинул комнату.
Эристелю пришлось потратить еще несколько минут своего времени, чтобы объяснить Родону, что девушка скорее хандрит, нежели хворает, на что Двельтонь устало усмехнулся и велел своему помощнику расплатиться с врачом и проводить его до дверей.
— Быть может, вашей дочери стоит обратить внимание на кого-то из молодых господ, которые мигом сумеют развеять ее скуку? — произнес лекарь, внезапно обернувшись на пороге. — В противном случае я буду в вашем доме до отвращения частым гостем.
Родон удивленно вскинул брови, не ожидая столь непривычной прямоты, а затем его губы тронула едва заметная улыбка. После Двельтонь укорял себя за такую реакцию, но уж больно ему понравилось то, что лекарь тоже не испытывает удовольствия от «болезненных» свиданий с Найаллой. В ту же минуту феодал ощутил и укол совести, что усомнился в порядочности чужеземца, и тайно начал собирать про него информацию, обратившись к северному мудрецу.
Уже направляясь к дому, Эристель хотел было выбросить скомканный клочок бумаги, полученный от Найаллы, в ближайшую сточную канаву, но в этот самый миг внезапно передумал. Он остановился посреди дороги с видом человека, который что-то забыл, а затем обернулся в сторону замка. Острые башни чернели на фоне ярко-голубого неба, а пушистые облака словно пытались отполировать их до блеска. На одном из шпилей развевался флаг с гербом города в виде трех плещущихся в воде рыб. Вид черного громоздкого замка в окружении зелени и синевы казался неестественным, быть может, даже безобразным, и Эристель почувствовал странную симпатию к этому каменному великану. Еще он подумал о том, что в замке Двельтонь есть только один человек, который может безнаказанно разгуливать по кабинету Родона и даже просматривать его бумаги. Кроме строгого выговора этому человеку ничего не грозило, поэтому Эристель еще раз бросил взгляд на клочок бумаги в своих пальцах и спрятал записку в карман.
III
Музыка, доносившаяся с улицы, становилась все громче, все веселее и, казалось, собиралась накрыть собой весь город. Она рассыпалась по камням, катилась по соломенным крышам, качалась на ветках деревьев и цеплялась за свисающие с балконов гирлянды. Когда один из бардов затянул очередную залихватскую песню, Найалла не выдержала и, спрыгнув с постели, поспешила к окну. Кормилицы в комнате не было, поэтому девушка получила небольшую передышку, прежде чем снова разыгрывать из себя больную. Женщина оставила ее в долгожданном одиночестве лишь тогда, когда Найалла притворилась спящей.