Гамель откинулся на спинку кресла и подлил себе еще немного виноградной настойки. Теперь оставалось дождаться действий семьи Кальонь, и, если все сложится так, как рассчитывал Инхир, скоро он будет подчиняться совершенно другому человеку.
Стук в дверь заставил его оторваться от приятных мыслей, и Гамель позволил посетителю войти. Файгин Саторг немедленно поклонился, приветствуя начальника стражи, и протянул ему письмо с печатью семьи Двельтонь. Инхир усмехнулся и, без лишних слов приняв послание, быстро пробежался глазами по строчкам.
— Вот ведь ублюдок! — злобно выплюнул он, после чего внезапно заливисто рассмеялся.
— Простите? — на красивом лице солдата отразилось непонимание. Он не сомневался, что Гамель обращался к нему, но не мог даже предположить, чем вызвано это оскорбление.
— Да не ты… Двельтонь. Этот проклятый зажравшийся ублюдок велел меня рассчитать. Что ты на это скажешь, сынок? — начальник стражи искривил губы в улыбке и, отсалютовав солдату стаканом, залпом проглотил его содержимое.
— Я сожалею, — произнес Файгин, но его лицо не слишком соответствовало сказанному. На самом деле Саторг ликовал. Он никак не мог поверить, что после приказа игнорировать действия толпы на кладбище этот бессердечный человек удержится в своем кресле. Инхир велел своим солдатам под угрозой смертной казни в случае неподчинения оставаться в стороне, даже если народ двинется на замок. Однако разрушения на кладбище и смерть невинного человека не могли не вызвать среди многих стражников недовольства. Все они были простыми людьми, и каждый на месте Акейны Окроэ представлял свою мать, отчего негодование в адрес начальника все больше крепло.
— А я вот не сожалею! — пьяно возразил Инхир. — Я вообще не вижу смысла сожалеть, особенно в моем положении. Ты ведь ничего не понимаешь, сынок. А я кое-что понимаю… Ну, я пойду тогда, или мне сидеть здесь до скончания времен? Только ты не прощайся со мной надолго. И не позволяй другим солдатам обо мне злословить, иначе, когда я вернусь, я буду очень-очень сердит.
С этими словами Гамель поднялся с места и, грубо хлопнув солдата по плечу, направился прочь. Со своим кабинетом он не прощался, поэтому и к казначею за расчетом идти не спешил. Выйдя на улицу, Инхир подставил лицо яркому полуденному солнцу и довольно улыбнулся. Но затем его взгляд устремился в сторону замка Двельтонь, и он громко прокричал «Ублюдок!», после чего на нетвердых ногах направился к дому.
Тем временем сам Родон праздновать победу не торопился. Утихнувшее было волнение в любой момент могло вспыхнуть вновь, отчего мужчина по-прежнему не чувствовал себя в безопасности. Совет Эристеля оказался достаточно толковым, чтобы заставить народ остановиться, однако гарантий, что люди вновь не примутся за самосуд, ни у кого не было. Придуманный лекарем аноним теперь был самым обсуждаемым человеком в городе, и Родон испытывал беспокойство, как бы люди не начали тыкать пальцами друг в друга или, что еще неприятнее, не обьявились самозванцы. Однако пока все было тихо, и семья Двельтонь могла спокойно пообедать в кругу своих немногочисленных союзников.