Он уже знал, что согласится, и даже хотел этого, но с упорством барана продолжал доказывать себе, что его загоняют в очередную ловушку, которых в его жизни было много. Так много, что он не доверял никому, искал везде двойное дно, подвох и подставу. А до воскресенья оставалось еще два дня…
Марина, невольная мучительница Ильи, сама глотала слезы, разминая прооперированную ногу. Шрам над пяткой был ужасен, нога отекала, часть стопы не ощущалась вообще. «Я урод! Хромой урод! Тьфу, черт, а больно-то как! Хорошо, что никто не видит. Стыдоба – Маринка плачет. Как же больно! И еще – я урод, урод, урод, хромой на обе ноги».
Ей хотелось выть от злости – на себя, только на себя. Столько времени потеряно из-за какого-то упрямства, попыток быть на кого-то похожей. «Правильно Яна сказала, надо оставаться собой. Нельзя жить чужой жизнью. А теперь вот опять все начинать сначала».
Ее мысли, вроде бы и о боли, на самом деле сводились к тому, что она такая никому не нужна. Кроме семьи, конечно. Но сколько они с ней еще будут возиться. Братья и так не ведали свободы, занимаясь ее проблемами. Хорошо хоть Мартин нашел Яну, а Марат? Только в последнее время перестал таскаться со своими телочками, и то хорошо. А то ни имен не запомнишь, ни внешности: как конвейер.
Пальцы рук устали массировать ногу, и не очень это было удобно. Видно, никакого толку от нее самой для себя нет. Нужен человек, который будет это делать. Но Марина настолько устала от боли и слез, что не пыталась удержать свое сознание. Она просто уснула…
А кто-то сидел в кафе, не в ресторане или баре, а в обычном кафе, и бездумно смотрел по сторонам, выпивая третью чашку остывшего кофе. Мыслями Федор был где-то далеко, в юности, постепенно перебираясь к дням сегодняшним. Что-то он не так делал в своей жизни, чем-то мог гордиться. Но вот о своем личном сказать мог очень мало: влюблялся, разочаровывался или быстро остывал, расставался. Сейчас он уже и не сумел бы вспомнить, когда в последний раз его посещало то самое светлое и наивное чувство. И вроде бы оно вдруг начало просыпаться к Насте, но потом все полетело, как ком с горы. Девственница… У него такой еще ни разу не было. Естественно, что для него это – ответственность. И захотелось отступить, подумать, но она поперла танком – хочу, и все тут. Глупая мошка! Хотела отдать ему то, что берегла для своего единственного. Чем он это заслужил? Или она его полюбила? Нет, конечно. Какая любовь?! Просто желание избалованной девчонки. Жениться? Без любви, на голом сексе? Дурочка…
Правильно ли сделал, так жестко ее осадив? А кто-то бы сейчас покрутил у виска и сказал, что он играл с ней в детские игры – «разве это жестко?»