Федор Алексеевич забавлялся замешательством молодого господина Грабана. Хоть какое-то развлечение после наискучнейшей ночи! Он склонился к белому хвостику, чтобы вдохнуть аромат.
— Фиалка? — спросил Федор Алексеевич, не поднимая глаз на ставшего белее белил трансильванца. Это волк-альбинос, что ли? Забавно! — Фиалкой ведь пахнет… Так чем же вы голову моете, милейший Раду Грабан?
Федор Алексеевич усмехнулся по-доброму, растягивая губы на кошачий манер, не обнажая зубов. В голове молодого трансильванца и так предостаточно хлопотных мыслей. Господин Грабан прищурился, не вынеся пронзительного взгляда черных глаз, и принялся нервно проверять пуговицы на своем модном пальто. Слишком неожиданно для него секретарь из серой надутой крысы превратился в демона-искусителя.
— Простите? — только и сумел выдавить из себя по-русски гость столицы.
— Я всегда считал, что хорошо говорю по-немецки, я в толмачах служил при жизни, — тут же перешёл на русский Федор Алексеевич. — Но коль вы, на пару с графом, решили в русском попрактиковаться, то переведу свой вопрос…
Но не успел он и слова вымолвить, как звякнуло распахнутое во втором этаже окно.
— Федор Алексеевич, не приставайте к мальчику… Я сама вам лично отсыплю замечательного порошка господина Ханса Шварцкопфа, потому как уже целую декаду им пользуюсь. Только не фиалковым, а ромашковым, чтобы супруг мой драгоценный ничего не заподозрил… Но для вас закажу желтковый, чтобы традиции древней не нарушать… Господин химик меня любит, даже на флакончике велел нарисовать черноволосую голову…
И русский упырь, и трансильванский оборотень, оба стояли с задранными головами, не сводя глаз с прекрасной молодой женщины, вальяжно развалившейся на подоконнике. На ее белоснежной кружевной рубашке чёрные, как смоль, волосы казались ещё чернее, а чёрные глаза на смертельно-бледном лице хитро блестели, и такие же чёрные тонкие брови были коварно изогнуты.
Федор Алексеевич поклонился в пояс, а трансильванец, хоть и не был представлен, тоже выказал почтение незнакомке легким поклоном.
— Князь просил передать… — начал было секретарь, но его тут же перебили:
— Знаю, знаю… Не глухая… Сейчас в домашнее переоденусь и спущусь. А ты смотри, Федор Алексеич, не смей тащить дочь в дом раньше рассвета… Если позабыл вдруг за своими волосами, то напомню: у нас народная нелюбовь к немцам…
— Мы — трансильванцы, — поклонился еще раз господин Грабан.
— Тем более! Можете Федьку расспросить, какого оно на колу-то сидеть… В общем-то ему, кажется, понравилось… — и княгиня со смехом спрыгнула с окна обратно в свою спальню.