А потом ринулась ко мне, схватила руками за шею и принялась трясти из стороны в сторону. Я выпустила из пальцев карандаш, но сколько бы ни пыталась оторвать от себя руки призрака, находила лишь воздух, а кольцо ее пальцев все стягивалось и стягивалось вокруг моей шеи. Я зажмурилась и с последним глотком воздуха из последних сил открыла глаза…
— Фу! — выдохнул мне в лицо карлик и потер свою ладонь.
Я ощупала шею и закашлялась. В нос шибанул резкий запах рвоты. Он шел от таза, в котором хранились дрова, а теперь плавала кровавая слизистая жидкость. Карличек сунул мне под нос мокрое полотенце, и я впечатала его себе в лицо, точно хотела оставить на нем отпечаток, как на Туринской плащанице. Но надолго меня не хватило, я вдавила полотенце в пол и вновь склонилась над тазом. Чтобы я еще когда-нибудь пила… И как теперь жить? Как смотреть в глаза этому мальчишке? Какой стыд…
Я вновь уткнулась в полотенце, но в этот раз, чтобы использовать его вместо кляпа, и если изо рта не вырвалось всхлипов, то из глаз все же брызнули слезы.
— Тебе легче?
Я замотала головой и разревелась в голос. Карличек подставил плечо и толкнул таз в сторону. Но я нашла в себе силы отстраниться от заботливого охранного песика. Лампа горела, на полу валялся исчерканный блокнот, карандаша взгляд мой не нашел… На мне была лишь футболка. Никаких джинсов. Но, может, я успела снять их, как и свитер, но зачем? Затем, что я перепила, перенервничала, перерисовала перед сном! У меня тоже сдвиг по фазе, как у барона!
— Карличек…
Я не могла ни говорить с ним, ни смотреть на него.
— Брось, Верка, бывает… Тебе надо умыться. Поднимешься наверх самостоятельно или тебе помочь?
— Поднимусь, — буркнула я и, не поддергивая футболки, поплелась к двери.
Где-то там должна быть дверь в комнату с кукольным шкафом, только бы мне не наткнуться на нее сейчас. В таком состоянии я начну говорить с этими дамочками и ни о какой трезвости рассудка больше не будет и речи.
Утром желание уехать испарилось вместе с винными парами. И причиной была не вспыхнувшая вдруг за одну ночь любовь к барону Сметане. Отнюдь. В чувстве отвращения к Милану я осталась тверда. Причиной стал стыд. Я не хотела, чтобы Карличек и пан Драксний запомнили меня такой, какой я предстала перед ними за эту череду дурацких ночей. Я сделаю куклу, вложив в нее все имеющееся во мне мастерство, ради них — чтобы они поняли, что я не ничтожный представитель слабого пола, который не умеет ни машину водить, ни пить, ни готовить, ни нормально вести переговоры по бизнесу, а профессионал хоть в каком-то деле. Доказывать что-то Милану я больше не собиралась.