Мужчина смотрел на скуксившуюся барышню весьма неодобрительно: типичная комитос. Глупая, нелепая, никчемная. Жить девушке осталось чуть больше тридцати часов, но она упрямо тратит бесценное время на бессмысленный завывания! Так предсказуемо и характерно для того, чье существование бесцельно…
Нергал на секунду оторвался от еды. Низкий голос прозвучал пощечиной, презрительный тон заставил Карину вздрогнуть.
— Прекрати ныть!
На несколько секунд подействовало, девушка застыла, боясь пошевелиться. Но потом ее прорвало.
— Почему ты такой черствый, бессердечный, бесчувственный?! Я умираю, моя жизнь разрушена, окончена! Все валится к чертям! Никакой надежды не осталось! Я стану вампиром, буду рвать в клочья тех, кого раньше любила! Из всех слов утешения и поддержки ты смог выбрать только «не ной»?
Рихтер мог бы сказать многое… Про то, что жизнь девушки и раньше была лишена всякой цели, а потому — бессмысленна. Ее не станет, но ничего не изменится. Уйдет одна, придут другие. Ценны лишь те, кто обрел хито, кто живет ради большой миссии. Их преждевременный уход может опечалить, ровно как и невыполненное предназначение. Жизнь обывателя — капля в море.
Впрочем, Нергал знал, что подобный разговор ни к чему не приведет, а потому не стоит его и начинать. Трудно объяснить необходимость цели тому, кто привык все жизнь просто существовать. К хадо-хито нужно придти, ее невозможно объяснить, навязать. Учитель мог бы попробовать… Нергал — нет. Коммуникации — не его стиль.
— Быть может, я умру раньше тебя, — он посмотрел все также сурово, в равнодушном голосе не появилось ни капли сочувствия, — Но это не повод выглядеть, как жалкое расхлябанное дерьмо!
Мужчина резко поднялся, схватив девушку за руку. Карина слабо сопротивлялась, пока ее тащили в ванную комнату. Нергал затолкнул женщину внутрь миниатюрного санузла, не обращая внимания на попытки вырваться.
— Посмотри на себя! — рявкнул он, указывая на грязное зеркало, спрятавшееся в стене.
Карина помимо воли глянула на мутное отражение.
Глаза раскраснелись от слез, волосы похожи на метелку, губы перекошены, под носом — следы высохших соплей. Одежда грязная, в пятнах. Взгляд дикий, затравленный. Видок тот еще, как у уличной оборванки.
— Какая теперь разница…
— Тебе все равно, как ты выглядишь? — грозно прикрикнул мужчина, — Значит, ты не уважаешь себя! Раз не уважаешь себя, то не уважаешь и меня! А раз так, с чего мне вообще с тобой разговаривать!?
Карина съежилась, втянув голову в плечи. Его напор подавлял, учительница вдруг почувствовала себя маленькой девочкой перед злым, но мудрым наставником. На глазах выступили новые слезы, страх пронзил с ног до головы, в ванной раздалось обиженное сопение.